Прежде, чем умереть
Шрифт:
— Назад! — вскинули наши провожатые стволы, как только Оля сорвала простыню с несчастной.
— Что делают здесь с этой женщиной? — даже не изменилась в лице моя девочка.
— Тебя не касается. Отошла от неё. Живо!
Ольга подняла руки и сделала шаг назад.
Перепуганная тётка поправила простыню и быстро потолкала каталку дальше.
— Как она сюда попала?
— Оля, уймись, — взял я её под локоток. — Эти оболтусы нам всё равно ничего не расскажут. Спросим у знающих людей. Пойдём.
Два АКС-74У продолжали глядеть дульными раструбами Ольге в лицо, и я уже начал не на шутку беспокоиться за их обладателей.
— Двигай, сука, — прорычал тот обладатель, что потупее.
— Не
— Да, — согласилась она после, как мне показалось, охеренно долгого раздумья.
Превратившийся было в неподвижное изваяние Гнутый вернулся к жизни и шумно выдохнул:
— Отлично. Давайте поторопимся, мы и так здорово задержались.
Тут не поспоришь. Чёртова «поликлиника» совсем не походила на место, где хочется остаться подольше. С того самого момента, как закрылись первые ворота, меня не покидало гадкое ощущение, что мы крепко вляпались в огромную дурно пахнущую кучу. Снова.
Глава 43
Какими качествами нужно обладать, чтобы эффективно управлять людьми, манипулировать ими, подчинять своей воле? Умом? Пожалуй, что одного ума будет мало, если только вы не звезда шахматного клуба, вращающаяся в этом замкнутом мирке чудаковатых диссидентов объективной реальности. Нет, к уму должна прилагаться и сила в купе с решимостью. Из этих ингредиентов уже можно состряпать блюдо под названием — угроза. Угроза хороша. Люди, постоянно чующие угрозу, послушны, управляемы... до поры. Да, со временем всё приедается, становится будничным, перестаёт пугать. И в один прекрасный день, пресытившись, они отшвырнут миску с опостылевшей баландой... если её не сдобрить щепоткой харизмы. О, эта специя — редкая штука. Её не купить в бакалейной лавке, не развить, не выпестовать. С ней либо рождаются, либо — нет. Она сродни магии, волшебной ауре, мороку. Мощная харизма — дар пострашнее ума и силы. Она обезоруживает, ломает волю, и делает это с улыбкой, нежно, как роскошная блядь, затягивающая шёлковую ленту на твоей шее.
Наш долгий путь по мрачным коридорам окончился бронированной дверью с двумя караульными по сторонам, большой корзиной у стены и табуретом с парой свёртков.
— Всю одежду туда, — кивнул один из караульных на корзину.
— В смысле? — нахмурилась Оля.
— Дружище, — попробовал я воззвать к гласу разума, — понимаю, что вам тут скучно и одиноко, но нас уже так обшмонали, что мой застарелый простатит чувствует себя лучше, чем после врачебной мануальной терапии. Давай на этом и остановимся.
— Одежду в корзину, всю, — повторил караульный, подкрепив требование поднятым стволом, что немедля нашло поддержку среди трёх его коллег.
— Да что за хер этот ваш Чабан?
— Завали ебало и переодевайся!
— Ладно-ладно, — скинул я плащ. — Только предупреждаю — после того, что вы увидите, ваша жизнь уже никогда не будет прежней, а самооценка окажется на критически низком уровне.
— Я не стану перед ними раздеваться, — наморщила Оля носик. — Я о деле пришла говорить, а не оголяться на глазах у всякого сброда.
— Это лишь мера предосторожности, — поспешил заверить Гнутый. — Вы оставите свою одежду здесь, временно, а вместо неё наденете эти стерильные комбинезоны, — указал он на свёртки.
— Ладно, не ломайся, — аккуратно сложил я куртку. — Можно подумать, тебе впервой. Пускай ребята порадуются. Они, небось, со службой своей уже и забыли, как баба выглядит. Это ж пища для фантазий на годы вперёд! Друг другу хоть передохнуть дадут. Видишь, их тут парами расставили.
— За языком следи, — огрызнулся у
— Дружище, я же не осуждаю. Поверь, мне доводилось видеть и пробовать такое, от чего ты будешь в горячечных кошмарах под себя ссаться, — снял я рубашку, скинул берцы, и взялся за ремень. — Ну, все готовы? Если нет — вам же хуже. Раз, два... Три! Вот такие вот дела ребята, да. Теперь живите с этим. Детка, комбез подай.
Ольга, смерив меня оценивающим взглядом, бросила один из свёртков.
— О, жёлтенький, — развернул я спецодежду, — тебе пойдёт. Ну, давай, закончим с этим и перейдём уже к делам.
Оля беззвучно выругалась и, под пристальном взглядом пяти пар глаз, расстегнула куртку.
А, дьявол, кого я обманываю. Шести пар. Но в своё оправдание могу сказать, что использовал в основном боковое зрение. Да... До тех пор, пока из всего гардероба на ней не остались брюки и майка. Клянусь, когда Оля расстегнула ремень и её длинные тонкие пальцы вытянули наружу нижний край этой болотного цвета тряпицы, беспомощно прикрывающей молодое горячее тело, вокруг повисла такая тишина, что сглатывание слюны прозвучало, как выстрел. Оля потянула майку вверх, и направленные в её сторону стволы бессильно опустились, будто уравновешивая подъём иных орудий. Господи, да ни одна икона, ни одна молитва не убедит в существовании Бога лучше, чем это. Совершенство, исключительный симбиоз силы и красоты. Когда поднявшаяся вместе с майкой коса упала на плечо, а затем, словно бурный горный поток, обрушилась на грудь, между двумя белоснежными идеальной формы холмами, во рту пересохло и у меня. Но когда Оля наклонилась и спустила брюки вместе с исподним... О, даже мешковатый комбинезон не смог скрыть моего восхищения. Что до остальных — никогда прежде я не видел, как пятеро взрослых мужиков краснеют и мнутся, забыв, что слизистую на глазах нужно иногда увлажнять. Когда Оля вынимала ногу из брюк, склонившись чуть ниже, чем необходимо, и её сосок коснулся бархатной кожи бедра, у одного из бдительных стражей случился самопроизвольный выстрел, сопровождающийся резким спазматическим выдохом. Но то, что при иных обстоятельствах вызвало бы хохот и подъёбки, сейчас не заставило никого даже повернуть голову. Ольга не спешила. Её движения были плавными и выверенными до миллиметра. Она точно знала, что делает. И ей это нравилось.
— Вы как, друзья? — поинтересовался я самочувствием подохуевшей публики, когда Оля, наконец, застегнула на себе комбинезон. — Всё нормально? И не спешите менять бельё, мы ещё вернёмся.
Один из караульных, не проронив ни звука, потянул за ручку громоздкого запирающего устройства, и герметичная, похожая на корабельную, дверь со скрежетом отворилась.
Мы с Ольгой поочерёдно переступили высокий порог и очутились в царстве белоснежного кафеля. Дверь за нашими спинами, немедля закрывшись, восстановила герметичность. Небольшое квадратное помещение, со сторонами метра в три, было разделено прозрачной перегородкой, вероятно, из толстого стекла. В нашей половине стояли четыре стула, белые, как и всё, кроме нас. Противоположная половина была совершенно пуста, если не считать вторую дверь — без порога — в боковой стене, сливных отверстий в полу, вытяжек и динамиков под потолком, как и у нас.
— Похоже на операционную, — заметила Оля.
— Ага. А ты знаешь на кого похожа? — развеселила меня неожиданно родившаяся в голове аналогия.
Оля сделала лицо, а-ля «Боже мой, дай угадаю»:
— На цыплёнка?
— Нет.
— Тогда сдаюсь. Говори.
— На покойника в химзащите.
— Ладно. Теперь я, видимо, должна спросить — почему на покойника? Хорошо. Почему на покойника?
— Потому что без противогаза! Ха!
— Знаешь, шутник из тебя так себе.
— А вот и нет. Просто, у тебя туго с чувством юмора.