Прежде чем я умру
Шрифт:
— Так вот он каков, лесной кузнец, говорят, что сам Тор благословил твой молот, которым ты бьешь по наковальне, создавая новое оружие!
Храфн нагло разглядывал незнакомку, ее покатые бедра, плоский живот и округлую, словно отлитую по идеальной форме грудь:
— Говорят многое, но вот что я, например, точно скажу про тебя — ты — валькирия, или может сама Фрейя? Да простят меня Боги! — крикнул в небо — но я никогда не встречал подобной красоты!
Больше Храфну не нужен был мир или слава, ему была нужна лишь Рогнеда. Ее отец был торговцем из Гардарики и с детства брал дочь с
Храфн и Рогнеда стали жить вместе, временами, перебираясь с одного места на другое. Только своей спутнице чародей смог доверить тайну, хранимую столько лет. Шли годы, но его лицо оставалось по-прежнему молодым. И лишь серебряные волоски в черных локонах Рогнеды, говорили Храфну о течении времени. Женщина рядом с ним оказалась настоящей валькирией: сильная и выносливая, отличная охотница и мудрая не по годам. Они дышали одним воздухом, связывая свои мысли все крепче и сильнее. Пока однажды, Храфн не ощутил под своей ладонью пульсирующий комочек жизни в животе Рогнеды. Это была его звезда. Его Эвика. Дочь, которая унаследует его силу, и будет еще больше приближена к Богам, она получит их благословение.
Долгожданное дитя родилось на берегу моря. В ту пору маленькая семья перебралась поближе к людям. Рогнеда была отличной травницей и продавала различные отвары, а Храфн, как и прежде, занимался ремеслом кузнеца. Так они и жили, в мире и спокойствии.
Лишь ночами, чародей запирался в своей кузне, занимаясь начертанием рун и изобретением амулетов. Еще мальчишкой, он собирал на берегу озера камешки, рисовал на них руны и переливал крупицы собственной магии в предмет. Теперь же, Храфн ощущал в себе столько сил, что ему хотелось их куда-то выплеснуть. Создать нечто такое, чего до сих пор не было. Весна сменялась летом, осенью, зимой… Эвика росла, превращаясь в миниатюрную копию своей матери.
В восемнадцатый день рождения, на селение в котором жил чародей, напали неизвестные воины. Все в черном, с горящими пламенем глазами. Они резали всех на своем пути, рыскали по домам и нашли его — Храфна. Тогда, он еще не знал, кто они, но смутно догадывался о созданиях Тьмы, о которых когда-то давно ему рассказывала бабушка. Эти исчадия Ада ворвались в его дом. Они знали, кто он, хотели использовать его, ту магию, которой он обладал. Но Храфн не мог этого допустить.
Никогда еще он так не давал разойтись своему гневу. Подобно волне, сила разила окружающих его врагов, разбрасывая куски плоти, обагряя пол кровью и лишь крик дочери, заставил колдуна остановиться.
По его бороде стекали кровавые капли, бирюзовые глаза потемнели от нахлынувшего гнева. Но стоило ему взглянуть на стоящего перед ним, Храфн отшатнулся.
Скалящаяся в ужасающей улыбке маска, когтистая рука сжала горло Рогнеды, приставив острый клинок к пульсирующей жилке на ее нежной коже.
— Выбирай колдун. — Прошипел темный. — Идешь с нами, или ее жизнь…
Рогнеда попыталась отрицательно качнуть головой, но острие лишь впилось в ее кожу, оставив тонкий порез.
Эвика стояла в углу, сжав руки, так что костяшки пальцев побелели от напряжения.
— Максимилиан будет доволен… — шепнул один из слуг за спиной колдуна.
Храфн опустил голову и хрипло ответил:
— Оставь ее. Я пойду добровольно.
Эвика кинулась к нему:
— Отец! — но чародей остановил ее, вытянув перед собой руки. Впервые, девушка увидела в бирюзовых глазах слезы.
Темный подтолкнул Рогнеду и Эвику к выходу. Чародей вышел первым. Стоя на улице, обдуваемый холодным ветром, Храфн молил Богов сохранить жизнь его жене и дочери. Но молитвы остались неуслышанными. Возня за спиной, невнятный хрип… Из груди Рогнеды торчал клинок. Не успел Храфн отреагировать, как на Эвику бросился другой темный, целясь в нее острыми когтями, но гнев чародея взял верх. Храфн закричал, услышь простой смертный его крик, он был бы мертв. Темные попадали на землю, держась за уши, из которых сочилась кровь.
Чародей схватил скулящую Эвику и, перекинув через сильное плечо, телепортировался. Первая в жизни телепортация удалась ему легко. Если бы так же было и на душе. Сидя по колено в снегу на каком-то холме, и сжимая рыдающую в объятьях дочь, колдун поклялся вернуться за женой, забрать ее тело и отомстить тем, кто напал на них.
В прежнее жилище они вернулись спустя два дня, Храфн наложил на обоих маскирующие чары, чтобы их никто не заметил. Дом стоял нетронутым, за исключением кузни. Там, все было перевернуто: они что-то искали, но так и не нашли. Лишь на полу, под соломой, Храфн увидел кожаный шнурок, на котором болтался один из старых камней с начерченной руной.
Рогнеду, они обнаружили на берегу моря. Тело женщины было без единого намека на кровь. Платье чистое, и лишь узкая полоска в центре живота, говорила о ране:
— Как она здесь оказалась? — Эвика ошеломленно посмотрела на отца такими же, как у него бирюзовыми глазами.
Мужчина опустился на колени рядом с мертвой женой и коснулся ее ледяной руки. Под ногтями был песок, а ладони стерты о камни.
— Она приползла сюда сама…
Дочь в ужасе перевела взгляд на мать, коснувшись черных волос, опутавших шею женщины, Эвика вытащила из них лебединое перо:
— Ньёрд забрал ее.
— Да, твоя мать ушла к тому Богу, которому была предана ее семья. — К горлу подступил ком, но Храфн не хотел плакать при дочери. Он обязан быть сильным. Отныне и навсегда.
— Мы не можем оставить ее так… — сдавленно проговорила Эвика, закрывая белесые глаза Рогнеды.
— И не оставим, — он успокоил дочь, — она растворится в стихии, и ее никто не потревожит там. — «На меня больше никогда не посмотрят, так как смотрела только она — с любовью…» провел над телом жены руками. Волны в море стали нарастать, пока не захлестнули мертвую, поглотив ее и оставив после себя лишь белоснежную как снег, пену.
Они путешествовали по всей Европе, переживали окружающих возле себя людей и лишь по их глазам, можно было сказать, какими непохожими на всех они были. Самое долгое время, где они жили была Флоренция.
Эвика с легкостью владела различными языками, знала правила этикета и прекрасно музицировала. А когда она начинала петь, Храфн буквально переносился в те дни, когда рядом была Рогнеда. Дочь очень на нее походила, и лишь в глубине ее глаз, таилась печаль, от которой даже время не спасало.