Президенты без государств
Шрифт:
— Удивительная самоуверенность. Ну, что же вы стоите? Садитесь. Правда, мне нечем вас угощать…
Она открыла буфет. Среди нескольких полупустых бутылок обнаружила шерри-бренди. Некогда роскошная, со вкусом обставленная квартира была почти пуста. Все вывезено или распродано.
— Не беспокойтесь, мы кое-что захватили с собой.
Ели сэндвичи. Пили кофе, подливали в чашки шерри-бренди, дымили дешевыми сигаретами. Можно было сказать, что ужин удался.
— Что вы намереваетесь делать в Париже? — спросила Мария Яковлевна, догадываясь, что гости явились неспроста.
— Мы
— Кем уполномочены?
— Доктором Ольцшей. Он прибыл с нами. Вы должны согласиться с этим предложением, — вкрадчиво продолжал Кайгин. — Вы просто не имеете права рисковать. При сложившейся обстановке вам лучше всего уехать из Франции.
— Но вы же только что сами сказали, что немцы потопят всех англичан в Ла-Манше. Откуда же такое беспокойство? И почему именно сейчас, а не тогда, когда после смерти мужа я сидела без куска хлеба?
— Немцы хотят, чтобы вы помогли им в эту трудную минуту.
— Разве Каюм-хан не справляется?
— Сейчас не время считаться с обидами.
— Благодарю вас, Кайгин! Благодарю вас за добрые чувства! — со вздохом сказала Мария Яковлевна, — Похоже, что вы искренне хотите мне помочь. Но это невозможно, вы должны понять. Что я буду делать в Берлине, не зная немецкого языка? Здесь у меня квартира и библиотека.
Кайгин словно ждал этого.
— В Берлине, Мария Яковлевна, вы не останетесь без квартиры. Вам не грозит одиночество, вы же говорите по-казахски. А библиотеку перевезут в полной сохранности.
— Не более двух недель назад у меня была встреча с Каюмом. Мы очень крупно поговорили. Он недоволен, что я принимаю у себя в доме земляков мужа. Это, видите ли, подрывает его авторитет. «Позвольте, сударь, — сказала я ему, — разве я не хозяйка в своем доме и не вправе принимать, кого мне угодно?» Он мне на это: «Бывают обстоятельства, когда некоторых посетителей можно и не принимать». Мне кажется, он имел в виду вас…
— Что же было нужно от вас Каюму?
— Архив, — тихо сказала Мария Яковлевна.
— И что вы ему ответили? — спросил Кайгин.
— Что архивы и книги мой муж увез из дома. Вот и все. А Каюм мне не поверил, предлагал деньги, — на ее губах промелькнула брезгливая усмешка. — На самом деле библиотека здесь. Мой покойный муж завещал ее вам, дорогой Асан, и Канатбаеву.
— Вот как? — довольно правдоподобно удивился Кайгин.
— Нам пора. А вы еще не сказали своего решения, — вмешался в разговор Орозов.
— Я все сказала. В Берлин не поеду. Пусть меня оставят в покое. Библиотеку, Кайгин, вы получите. Но, согласно завещанию, это произойдет только после моей смерти.
Возвратившись из Парижа, Ольцша приказал Орозову не спускать глаз с Каюма.
— Имейте в виду, что он непременно повторит свой визит к Чокаевой, либо сам, либо командирует кого-нибудь из своего окружения.
— Мне кажется, что Лукин куда-то пропал, — сказал Орозов. — Двое суток не появлялся ни в комитете, ни дома.
— Немедленно займитесь выяснением причин его исчезновения. Потом доложите мне.
— Слушаюсь.
После
— Приготовьте чашечку кофе. И — я никого не принимаю. — Он включил приемник и настроил его на Москву, больше доверяя русским сводкам.
Ольцша мрачно дослушал сообщение Совинформбюро. После Сталинграда и Курска тяжелые предчувствия неотступно преследовали его. И самое отвратительное, что в такой острый момент находятся мерзавцы, которые хотят обмануть его.
Сообщение о Лукине Ольцша получил от Орозова только вечером. Орозов позвонил ему в гостиницу.
— Слушаю. Где? В Париже? Уже три дня? Ну хорошо… — процедил сквозь зубы Ольцша. — Нет, нет… Вы мне сейчас не нужны…
А через два дня, в среду, Лукин возвратился в Берлин. В пятницу же Ольцше доложили, что Чокаевой в Париже нет. В тот же день Лукин был арестован. Ольцша решил сам допросить его. Рано поутру Лукина привели к нему в кабинет.
Бессонная ночь, проведенная в одиночной камере, не прошла для Лукина даром. За несколько часов он как-будто съежился.
Лицо Ольцши было бледно, чувствовалось, что он еле сдерживается.
— Где Чокаева? Мои люди ездили в Париж и не нашли ее дома. Где она?
— Нет, нет… Я не убивал ее…
— Значит, ты не отрицаешь, что был у нее на этих днях?
— Не отрицаю.
— С какой целью?
— По поручению Вали Каюм-хана; я отвозил пакет.
— Что было в пакете?
— Письмо и деньги.
— Сколько денег?
— Не считал… Но не меньше 20 тысяч франков. Президент сказал: «Повезешь Марии двадцать тысяч франков».
— Что было в письме?
— Я не знаю. Письмо было запечатано. Правда, Чокаева вскрывала его в моем присутствии. Прочла и тут же сожгла.
— Что же она ответила Каюму?
— Письменного ответа она не дала, хотя я говорил, что Каюм-хан ждет ответа. Без письма мне опасно было возвращаться. «Ничего, — ответила она. — Вы тут ни при чем. Это моя воля писать или не писать. Устно передайте, что я ему мешать не буду, пусть выкручивается сам…» Она так и сказала: «Игра окончена. Немцы хотят, чтобы я переехала в Берлин. Нет уж, спасибо. Пусть они с Каюмом выкручиваются сами… А в отношении архивов передай, что библиотеку и архивы получат те, кто указан в завещании».
Ольцша долго молчал. Потом вызвал конвойного.
«Похоже на то, что Чокаева оставила нас в дураках», — подумал он и закурил сигару.
В БЕРЛИНЕ
Целый месяц газеты и журналы, издаваемые «Туркестанским комитетом», пережевывали подробности Венского конгресса. Но в конце июля 1944 года другое событие отодвинуло на задний план весь этот разрекламированный маскарад. Из Берлина сбежал заместитель Вали Каюм-хана — Сатар Алмамбетов.
В кабинетах барона фон Менде, гауптштурмфюрера Ольцши, в комитете и в легионе не смолкали телефонные звонки. «Алмамбетов ухитрился получить командировочное удостоверение в Восточном отделе Главного командования». «Арестована группа лиц». «На квартире Алмамбетова проведен обыск».