Презумпция виновности. Часть 2. Свой среди чужих, чужой среди своих. Россия. Наши дни III

Ганин Макс

Слева от Константиныча стояли подряд две шконки. На одной отдыхал Лепеха, на другой – Сергей Романов по кличке Кабан. Оба они были местными – из Тамбовской области. Первый – молодой, невысокого роста, очень наглый, с приятным картавым прононсом. Второй – высокий мужик с брутальным лицом молотобойца. Оба деревенские, и оба отбывали наказание за нанесение тяжких телесных повреждений во время пьяной драки. Лепихов, будучи человеком несильным, но дерзким, порезал ножом своего визави так, что тот целый год боролся за жизнь в различных медицинских учреждениях края. А Кабану хватило двух ударов кулаком, чтобы его спарринг-партнер до конца жизни ел только жидкую пищу. Оба схлопотали так же, как и Писарьков, по четыре года и уже отсиживали последнее лето в колонии. Кабан работал оператором в котельной и пользовался большим уважением у зэков, потому что мог решить многие вопросы с сотрудниками администрации. Считались с ним и менты, уважая Романова за крепкий деревенский характер и высококлассную самогонку, которую он гнал в котельной, пока в один вечер не был застигнут врасплох самим Балакшиным из управы.

Тот поймал его в хлам пьяным на промке и долго гонялся за нарушителем дисциплины по производственным цехам. После скандала Романова, естественно, уволили, и он стал ждать освобождения в восьмом бараке безработным. Конечно, Борисович – начальник отдела безопасности, будучи его односельчанином, не давал Кабану грустить и частенько вместе с Лепехой и еще одним местным пацаненком выводил на «прополку» и уборку запретки – контрольно-следовой полосы, представлявшей собой участок земли между заборами вдоль границы исправительной колонии. Здесь зачастую можно было найти запреты после неудачных забросов с воли: наркотики, телефоны, зарядки и флешки с кинофильмами. Большую часть добычи Кабан сотоварищи, конечно же, отдавали Борисычу, но частенько и им доставались богатые трофеи, которые они могли продать, а на вырученные деньги заказать продукты через таксистов.

Соседями Гриши были москвичи Максим Демидов и Андрей Муравьев. Они тоже отсиживали последние месяцы своего срока, да еще ждали назначения суда по условно-досрочному освобождению. Муравей сидел по наркоманской статье три года и постоянно грустил. Он реально боялся выходить на свободу, потому что был абсолютно неуверенным в себе человеком. За годы в изоляции он сумел слезть с героина, на котором плотно сидел на воле, и был чистым. Освободившись, боялся снова подсесть на дурь и окончательно сторчаться. Теперь, когда срок наказания подходил к концу, эти переживания усиливались, загоняя его в конкретную депрессуху.

Максим же, наоборот, был очень позитивным мужиком и старался во всем видеть положительные моменты. В прошлом он тоже наркоманом, но не дошел до стадии героина и в основном баловался гашишем. Сидел он, правда, за воровство по статье 158. Они вместе с женой обнесли шмоточный магазин в торговом центре Москвы и вытащили на себе дорогую мужскую и женскую одежду для дальнейшей перепродажи, чтобы на вырученные средства купить очередную дозу. Максиму дали два года и семь месяцев, его жене – три года. На вопрос судьи «Понятен ли приговор?» он ответил отрицательно и поинтересовался, почему же супруге дали больше. И получил ответ, что при аналогичном преступлении женщина всегда должна получать более жесткое наказание, дабы запомнить урок на всю оставшуюся жизнь.

Макс частенько отправлял жене в колонию письма, а из редких ответных весточек получал информацию о том, что условия отбывания наказания в женской колонии намного жестче, чем в мужской. Например, звонить женщинам можно по «Зоне-телеком» только раз в месяц, и только по предварительной записи, и только на пятнадцать минут. Частенько очередь в положенный для звонка день быстро заканчивалась, и приходилось ждать следующего месяца. Работа на швейке у женщин была тяжелее из-за высокого плана, а УДО отсутствовало. Конечно, для галочки отпускали нескольких женщин в год, но это стоило либо очень больших денег, либо страшно неприятных услуг, которые надо было оказывать в больших количествах. Питание было малокалорийным, как и у мужиков, зато наказаний за любой маломальский проступок – вдоволь. От такой жизни жена Макса выглядела ужасно, в отличие от Евгении Васильевой из Министерства обороны, которая, несмотря на тяжкую статью о мошенничестве и растрате, просидела два с половиной года, пока шло следствие, в своей тринадцатикомнатной квартире в центре Москвы под домашним арестом с правом многочасовых прогулок, посещения бутиков и торгово-развлекательных центров, а затем, после оглашения приговора Пресненским судом, получила пять лет и уехала в колонию во Владимирской области, где через тридцать четыре дня вышла по УДО. Причем добиралась Васильева до колонии явно не в столыпинском вагоне, а по приезде без прохождения карантина была назначена заведующей клубом и в первый же свой рабочий день подала ходатайство на УДО. Скоро был назначен суд, и так же быстро составлены все сопутствующие положительные характеристики. Судебное заседание в городе Судогда не затянулось, поскольку рассмотрение ходатайства об условно-досрочном освобождении экс-руководителя ДИО Минобороны Евгении Васильевой не сопровождалось дебатами. Все стороны придерживались той точки зрения, что препятствий для применения к осужденной УДО нет. В характеристике самого руководства исправительной колонии №1 Владимирской области, предоставленной суду, говорилось, что осужденная в колонии работает подсобным рабочим. Как сообщил судья Илья Галаган, оглашая характеристику, «Васильева содержится в колонии на общих условиях, трудоустроена подсобным рабочим, со своими обязанностями справляется, не нарушает режим, опрятна, ни взысканий, ни поощрений не имеет». В колонии Евгения Васильева прошла индивидуальную психологическую программу коррекции личности, согласно которой «прогноз благоприятный, вероятность возможного рецидива невелика». Отдельно представитель колонии Нина Азовская отметила в суде, что «Васильева проявляет интерес к культурно-массовым мероприятиям в колонии, участвует в них, посещает лекции». Не возражали против УДО и представитель прокуратуры, потерпевшие и ФСИН, располагавшая материалами на Евгению Васильеву из колонии. А товарищество собственников жилья по Молочному переулку города Москвы, в которое входила Евгения Васильева, даже прислало в суд письмо, в котором говорилось, что она «своевременно оплачивает коммунальные услуги,

доброжелательна к соседям, не имеет ни с кем конфликтов… активно участвует в благоустройстве подъезда и детской площадки». Представители ФСИН РФ считали, что ключевая фигурантка дела «Оборонсервиса» Евгения Васильева может быть освобождена немедленно, если такое решение примет суд. Пенитенциарная система не возражала. Как заявил ее адвокат, «Васильева не имеет претензий или взысканий со стороны администрации колонии, она в период отбытия наказания относилась уважительно как к сотрудникам колонии, так и другим осужденным». Защитник также добавил, что его клиентка «полностью возместила ущерб»: «Вам предоставлено гарантийное письмо, в котором говорится, что она трудоустроена. Кроме того, Васильева имеет госнаграду – орден Почета». Было ли это указание с самого верха или Васильева сумела заплатить всем больше, чем весит, но в колониальном сообществе эта история имела эффект разорвавшейся бомбы, вызвала множество споров, осуждение и чувство несправедливости – все зэки не понаслышке знают, что для простого смертного такой кейс просто невозможен. Хочешь не хочешь, а минимум полгода в колонии просидеть придется, несмотря на прошедший срок подачи ходатайства на УДО.

Именно вместе с Максимом, Муравьем, Лепехой и Кабаном Тополев был назначен, не без помощи Матрешки, в рабочие по ремонту крыши.

– Слушай, Гриш! – обратился к нему Кабан. – Хочешь с нами поработать на крыше барака? Мы будем ее гудроном покрывать и потом рубероид стелить. Работа не тяжелая, весь день на солнышке, позагораем! Вся зона – как на ладони, а самое главное – нам за это усиленное питание дадут.

– Ему поощрение важнее, чем твое питание, Кабан! – съязвил Матрешка, принимавший участие в беседе.

– Я с удовольствием, – обрадованный предложением, согласился Гриша. – И поощерюха, и питание – все не будет лишним.

– Питание я тебе гарантирую! – сказал Кабан.

– А я – поощрение! – обнадежил Матрешка.

Стройматериалы были куплены на средства Будянского – как для крыши, так и для ремонта клуба, и два огромных грузовика были разгружены в течение дня на промке. Для Ильи эти расходы в размере двухсот тысяч были незначительными, а преференции давали огромные. За это Батон выторговал для него у начальника колонии разрешение на беспрепятственное перемещение в своем сопровождении по всей территории зоны, ношение запрещенного тренировочного костюма с кроссовками и несколько внеочередных длительных свиданий с женой.

Кандидатура Тополева была не без труда согласована с начальником отдела безопасности. Тут пришлось постараться и Матрешке, и Кабану. Гарантии последнего повлияли на решение Борисыча окончательно. И вот, сразу же после утренней проверки, Максим, Гриша и Муравей залезли на крышу их барака, а Лепеха вместе с Кабаном остались на земле варить на костре битум в огромных металлических ведрах. Ребята ловко смастерили кран для подъема горячего густого раствора из подручных средств, и работа закипела. Солнце светило ярко, отдавая последним дням лета свое тепло. Сняв куртку и рубашку, закатав брюки до колена, Гриша принялся за работу. Макс с Андрюхой вообще были в одних шортах, бережливо сохраненных во время всех шмонов как будто именно для этого случая.

Вид с крыши действительно был отличным! Просматривалась не только вся зона, но и ближайшие к ней дома поселка Зеленый, где бегали дети, суетились женщины, развешивая белье на длинных веревках во дворах, ходили мужчины в гражданке, бабушки сидели на скамейках. Душа рвалась на свободу, и Гриша догадался, почему опера не очень хотели пускать его на эту работу. Конечно, не каждый только что приехавший в лагерь после долгого заточения в четырех стенах тюрьмы сможет спокойно взирать на такую завораживающую картину свободы. Протяни руку, и вот она – мечта всех твоих ночных грез и дневных мучений. После такого вида, наверное, и решаются на побеги или прочие глупости.

За первый день успели покрыть битумом только половину крыши, и Кабан согласовал с Борисычем, что работы продлятся минимум четыре дня. Он посмотрел прогноз погоды, который обещал солнечные дни без осадков в течение недели, после чего должны были начаться дожди. Поэтому бригаде была дана команда особо не торопиться и постараться растянуть работу хотя бы на пять дней. Так и сделали. К приемке крыши со стороны администрации все были сильно загоревшими и отъевшимися на спецпитании, которое каждый раз приносил дневальный карантина в отдельных контейнерах. Там были и сосиски с картофельным пюре, и курица с гречкой, и даже жареная рыба с рисом. При этом в лагере все эти дни давали щи и вареную капусту в мясном бульоне. Когда ребята окончательно спустились с крыши после государственной приемки, они еще долго посматривали с земли наверх, с грустью вспоминая эти прекрасные пять дней.

За это время в отряде случился показательный инцидент. Дима Полетаев, один из дневальных восьмого барака, собрал с соотрядников денег в размере пятидесяти тысяч рублей и по-тихому освободился. Всем он говорил, что у него на тридцать первое августа только назначен суд, поэтому спокойно развел несколько человек на деньги под обещания достать телефоны, сим-карты, выписать поощрения и усиленное питание. Кинул своих же близких и семейников. Стоя на вахте в вольной одежде, полученной на складе, он продолжал уверять, что едет на суд и вечером будет в бараке, а когда его поймали на вранье, то не сразу, но признался и пообещал, что до полуночи некто из тринадцатого отряда придет в восьмой и принесет все заказанные пацанами запреты. Естественно, ни в этот день, ни в последующие никто ничего не принес. Более того, уже с воли Полетаев зашел на киви-кошельки своих семейников, пароли к которым хорошо знал, и вывел оттуда все оставшиеся деньги. Матрешка, остужая пыл потерпевших, желающих мести и крови, прокомментировал все это довольно лаконично и просто: