Презумпция виновности
Шрифт:
Очень хотелось подойти к компьютеру, казавшемуся непривычным среди интерьера будки, не ремонтировавшейся с середины восьмидесятых. «Мерседес» сержанту очень не нравился, не нравились и его водитель с пассажирами, однако поведение старшего лейтенанта указывало на то, что требуется внимание сержанта здесь, наверху.
– Да что с вами происходит? – пробормотал мужчина, снова погружая руки в карманы. – Документы в порядке, деньги предложил, а вы все равно не хотите меня отпускать. Выпишите мне квитанцию тогда… что ли… Я же не могу, черт возьми, стоять здесь всю жизнь!
– Вы,
Дверца справа клацнула и отъехала в сторону.
– Мы долго здесь стоять будем? В чем проблема, офицер?
Водитель, хищно сощурившись, вдруг резко повернул голову в сторону города. Там, на горизонте, в самом конце длинной и белой дороги, показалась черная точка. Мужчина сыграл желваками и опустил голову. Покрутил ею, словно обдумывая что-то, и во время этого жеста еще раз оценил расположение на вышке второго милиционера.
– Значит, не продадите огнетушитель?
– Как? – Старлей вскинул руки и упер в бока – правая случайно опустилась на белую кобуру. – Как? – повторил он еще громче, заглушая шорох сползаемой с ее букли застежки.
– Скверно, – сказал водитель и вдруг оторвал взгляд от заледенелого асфальта и упер его в глаза офицера. – Очень скверно, полковник.
Правая пола пальто его выбросилась вперед, словно под натиском шквала ветра, из нее, взорвавшейся со звуком вскрываемого шампанского, вылетела кашемировая пыль, и сержант, увидев эту картину, в первую секунду не понял, что коллега его обречен.
Пуля, вылетев из ствола пистолета в кармане водителя, пробила подкладку, материю и с глухим стуком ударилась в ватную куртку офицера. Из отверстия в синей материи тотчас была выброшена, как гейзером, струя пыли, потом клок ваты, а после и кровь.
Шагнув назад, старлей стал негнущимися от болевого шока пальцами лапать кобуру, которую отечественный производитель сделал таким образом, чтобы достать быстро оружие не получалось даже в нормальных условиях, стал смотреть на водителя, уже подбирающего вынутый из кармана пистолет второй рукой… Нет, не изумленным взглядом. Взглядом сожаления, что не успел. Что не среагировал первым, хотя с самого начала разговора увидел, что правая пола пальто собеседника оттягивается сильнее, чем левая.
И черную шапочку одного из пассажиров через стекло давно заметил, и то, как за все время разговора ни один из них не поднял рук выше пояса. Это невозможно, чтобы за десять минут томительного ожидания в машине кто-то из двоих не почесал бы ухо, не ковырнул в носу или просто не потер бы глаз. Но они все время сидели и держали руки внизу, потому что в такие минуты, когда ты держишь оружие, а твоего приятеля прессует дебильный гаишник, чесать ухо или ковыряться в носу как-то не хочется.
А теперь он не успевал даже вынуть из упрямой кобуры пистолет. Да и что толку было его выдергивать, если после этого нужно будет и предохранитель снять, и патрон в ствол загнать… Он не успеет сделать и половины этого. Он не успевал даже додумать эту мысль до конца…
Перед глазами офицера в тот момент, когда он услышал с вышки короткую очередь, снова появилось оружие. И с этого мгновения время для старлея начало останавливаться… Словно в замедленном воспроизведении уже сделанной когда-то записи, он видел, как импортный пистолет в руке его убийцы дернулся, вороненый затвор медленно поехал назад, и старлея снова ударило… И опять под сердце, туда, где в кармане куртки лежало уже насквозь пропитанное кровью служебное удостоверение… Он на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл их, перед ними стояло облако, похожее на верблюда…
Он вспомнил, как десять лет назад, устраиваясь после армии на работу в милицию, проходил психологический тест. И немолодая женщина сказала ему, сноровистому пареньку из войск связи: «Нарисуйте мне зверя невиданного», и дала лист бумаги с карандашом. Много ребят тогда погорело на отсутствии элементарной сообразительности… Кто рисовал драконов с пятью хвостами и десятью головами, кто…
…становится трудно дышать, верблюд плывет, и небо становится ярче…
… кто микроба рисовал, думая, сколько щупалец ему нарисовать, чтобы он выглядел как можно невиданнее…
… а он, Саша Солейкин, нарисовал верблюда…
… «Это же верблюд», – сказала психолог… А он ей ответил, что верблюдов с тремя горбами никто не видел, а потому это и есть… самый настоящий зверь невиданный…
И вот сейчас этот трехгорбый верблюд, с каждой секундой перекашиваясь и меняясь в очертаниях, плыл над ним, и голове было холодно…
Сначала пропал слух.
Потом ощущение ног и рук. Онемели губы…
Чьи-то руки взяли его за затылок и уложили на что-то мягкое. Исчезло небо, и сразу пропало изображение.
Перед старлеем была полная темнота и возможность сказать еще несколько слов.
– Кири… Кирилл… Это они… – Он чувствовал, как голова его дергается – кто-то тряс ее… зачем вот только?… – Их трое… Свидетельство о регист… оно липовое… Они торопятся…
Его голова опять задергалась, но теперь тряска ощущалась все меньше и меньше…
– Верблюд… Ки… Я был тогда не пра… Я его виде… сейча… Значит… он суще-ству…
Придя в себя, сержант сбросил с плеча автомат, и сделал это так быстро, что лязг затвора, вернувшегося в свое нормальное положение, он услышал уже перед собой. О прицельной стрельбе не могло быть и речи – очередь из его «АКС-74у», резко пройдясь вдоль дороги, обвалила все четыре боковых стекла «Мерседеса», в брызги разнесла левое боковое зеркало и вырвала сияющий свежими чернилами лючок от бензобака.
Тот, что стрелял в его товарища, тут же вскинул обе руки вверх, и только это заставило сержанта чуть присесть, а потом и откатиться назад, под прикрытие кирпичной кладки. Сколько пуль прошлись по тому месту, где он только что стоял, подсчитать было трудно. Понятно было одно – стрелок из водителя был неплохой, и, не отбрось свое тело милиционер, все пули попали бы в цель.
В следующий раз очередь сержантского укороченного «калашникова» прозвучала, когда «Мерседес» взревел своим трехлитровым движком.