Прибежище
Шрифт:
– Почему вы спрашиваете?
Инспектор схватил банку с кофе. Скрутил с нее крышку, так, словно сворачивал мне шею.
– Я в курсе, где ты был, – прорычал он. – Все, что мне нужно, это чтобы ты сам мне об этом сказал.
– Но если вы уже знаете…
– Тир позвонила мне, – сказал Шиммин. – На домашний телефон. После того, как вы уехали. Оставила сообщение на автоответчике. Сообщила, что ты был у нее. Мне наплевать, зачем ты к ней ездил. Мне важно знать время. Когда ты у нее был?
Я уперся спиной в спинку кухонного стула. И подумал, не попросить ли гостя подождать, пока я переоденусь.
– Точно не знаю, – ответил я. – Думаю, около девяти.
– Тир позвонила мне домой в девять сорок пять. Ты в это время уехал?
Я кивнул:
– Думаю, да.
– И вернулся?
– Что?
– После того, как ты уехал от Тир, ты туда возвращался?
– Нет. Я поехал на Марин-Драйв. А потом сюда.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Ребекка Льюис была со мной. И оставалась здесь примерно до полуночи. А потом уехала.
Шиммин смотрел на меня, словно высматривая что-то, что могло бы вызвать у него какие-то сомнения, потом забросил по две с верхом ложки кофе в каждую чашку. Схватил чайник, который еще не закончил кипеть и не выключился. Налил кипяток в чашки, двинул одну по стойке ко мне.
Сунул руку в карман своего макинтоша. Достал мобильник. И повернул его экраном ко мне.
– Напоминает кого-нибудь?
Это был снимок мужчины, сделанный крупным планом. Лицо. Мужчина спал. Выглядел он очень неважно, весь какой-то растрепанный. Волосы коротко подстриженные, клок щетины под нижней губой. Я узнал его сразу же. И от шока даже отступил на шаг назад.
– Это тот фельдшер, – сказал я. – Который оказывал мне первую помощь после аварии. Он сказал, что Лену увезли в первой машине «Скорой помощи».
Мой ответ, кажется, инспектора не удивил. Он даже не стал переспрашивать. И не стал напоминать мне, что тогда, в больнице, отверг мою версию о наличии первой машины «Скорой помощи» и о пропавшей блондинке. Я решил, что все это становится очень интересным. Но мне еще предстояло узнать, что это гораздо больше, чем просто интересно.
– Ты вчера ночью никого не заметил рядом с домом Тир? Там никто не болтался?
– Не думаю.
– Кто-нибудь еще к ней приходил, пока вы там были?
– Никто не приходил. – Я почесал руку, лежавшую в перевязи. – По крайней мере, я никого не видел.
– Тир тебе что-нибудь рассказывала? Не говорила, например, что за ней следят?
– Нет, – ответил я. – Ничего такого не было. Это мы хотели с ней поговорить.
– Ты и Ребекка Льюис.
– Верно.
Шиммин повернул телефон к себе и отхлебнул кофе, одновременно тыкая большим пальцем в кнопки. Я почувствовал, что мне лучше сесть. И сел на тот стул, на котором всего несколько часов назад сидела Ребекка. И подхватил ладонью здоровой руки локоть другой, ни на что сейчас не годной. Плечо болело все утро. Было такое ощущение, что вместе с суставом проворачивается куча битого стекла.
– Сейчас я тебе еще кое-что покажу, – сказал Шиммин. – Не слишком приятное.
И показал. Он был прав. Это было не слишком приятное зрелище.
Это был еще один снимок того фельдшера с бороденкой. На этот раз фотография была сделана с большего расстояния, как будто первое фото щелкнул кто-то, присевший над ним, а второе – отступив на шаг и выпрямившись. Выражение на лице этого типа было точно такое же. Но на сей раз было видно, что он не спит. Он был мертв.
Мужчина лежал на темно-зеленом ковре, возле самого крашеного плинтуса, и его голова была вывернута под неестественным углом и имела самый гротескный вид, откинутая далеко назад и вбок, словно кто-то пытался напрочь оторвать ее от плеч. Шея была опухшая и висела складками, как будто под кожей собрались кровь и прочие жизненные соки. И была вся в мерзких зеленовато-фиолетовых пятнах.
– Я уже говорил тебе, что Тир оставила сообщение на моем автоответчике, – продолжал Шиммин каким-то отстраненным тоном. – Она просила заехать к ней утром, до работы. Я был там в четверть восьмого. На звонок никто не ответил. Я обошел дом. Задняя дверь, ведущая в патио, была распахнута настежь. Этого парня я обнаружил у подножия лестницы. Рядом лежала Джеки. Не думаю, что стоит показывать тебе ее фото.
Я почувствовал, что вдруг совершенно обессилел. Словно все силы из меня кто-то высосал, и они ушли куда-то.
– Вы хотите сказать, что детектив-сержант Тир мертва?
Глубоко посаженные глаза Шиммина так и впились в меня.
– Очень даже мертва.
Я с трудом сглотнул. Попытался держать себя в руках.
– Вы меня подозреваете?
Инспектор по-прежнему сверлил меня взглядом.
– А что, должен?
– Нет. – Мой голос звучал страшно хрипло. Слова напоминали карканье. – Мы просто хотели поговорить с ней насчет Лены. И о расследовании обстоятельств гибели Лоры.
Шиммин сжал челюсти:
– Я же велел тебе не соваться в это дело. Оставить все как есть.
– Вы знали, что такое может случиться?
Инспектор наклонил голову. Уставился в полированный гранит стойки. Мне были видны редеющие волосы у него на черепе. И испещренная пятнами кожа под ними.
– Ничего настолько скверного я и предположить не мог.
– Мне очень жаль, что так случилось.
Да, мне и впрямь было очень жаль. Не только из-за ужасной смерти Тир. Но еще и потому, что я чувствовал себя в какой-то степени виноватым в этом. Я вспомнил, как Ребекка позвонила по телефону, полученному в центре регистрации чрезвычайных происшествий, и представилась сержантом Тир. Мужчина на том конце все отрицал и внезапно оборвал связь. Если он каким-то образом был связан с похищением Лены, мы выдали ему Тир. Вывели его прямо на нее.
Может, тот тип, с которым говорила Ребекка, и был этот самый фельдшер? Я подумал, не сказать ли об этом Шиммину, но не стал заморачиваться. Было совершенно ясно, что он многое от меня скрывает. Он, как мы и подозревали, прилагал все силы, чтобы свернуть расследование похищения Лены.
– Это фельдшер убил Тир?
– Пока еще точно неизвестно. Но выглядит место преступления так, словно там происходила борьба. Волосы и майка Джеки были мокрые. На полу в ванной вода. Вполне возможно, преступник напал на нее, когда она собиралась принять ванну. Видимо, она вырвалась и сумела добраться до лестницы. И они вроде бы свалились вниз, и этот малый свернул себе шею. Не думаю, что у Джеки к тому моменту оставались силы бороться.