Причал, Френкель Илья Львович

Причал

1976 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Стихи

УТРО

Кто проснулся раньше — Утро или ты? Все впадинки вчерашние Светом налиты. Спросонья птица звякнула, — Слыхать, невелика. Электричка вякнула Из тьмы, издалека. Ручьенок всхлипнул робко, Слабей, чем всплеск весла, — Это, выбив пробку, Полилась весна. И вот уж солнце дразнит, Прикрыто пеленой. Потягаться разве С медлительной весной?

МЕНЯ НЕТ ДОМА

Я не спешу, не тороплюсь — Я просто еду. Передвижение мой плюс: Трублю победу. Бьют

над парадом майских рощ Литавры грома. Темнеет день. Да хлынет дождь! Меня нет дома. А поезд мчится на восток — К моей Сибири. Как пахнул дым, шипел свисток, Уж мы забыли. И как восход зарей моргал Сквозь занавески… Все ближе мой исток — Курган — В весеннем блеске. И дружбе и вражде — прости, Прощай — соседству. Меня нет дома — я в пути Навстречу детству.

НАВСТРЕЧУ ДЕТСТВУ

Возвращение. Обратно, В мой Курган, я взял билет, — Ко всему, что так приятно В странном мире детских лет; В поле чувств, не погребенных Трезвым плугом бытия. Иль к тому, чем жил ребенок, Равнодушен нынче я? Неужели я не воин, А ничтожных нужд пастух? Как бывало перед боем, Воспари мой гордый дух! Выходи из окруженья. Выходи на вольный свет. Вдохновенье и движенье — Только тем и жив поэт. Достаю двухверстку-карту, — Что положено, при нас, — Ворон памяти, не каркай. Отдаю себе приказ; Где ползком, где перебежкой, — Там прилег, а тут и в рост, Но не медли. Но не мешкай. Брод ищи, коль взорван мост… Из котла потерь и бедствий, Чистый мыслью и душой, — Марш вперед! Навстречу детству, Пусть ты взрослый, пусть большой.

МАЙСКИЙ ЦВЕТ

Черемуха, черемушка — медовая волна. Уральская сторонушка, родная сторона. Цветет на улицах ранет, веселый майский цвет: Увидеть мой Курган в цвету мечтал я много лет. И вот Курган вокруг цветет, я горд, что в нем рожден. И, словно благовест, плывет над ним пчелиный звон…

В НАЧАЛЕ ВЕКА

Мое в природе появленье — Почти такое, как у всех. Пишу о том стихотворенье, Как будто искупаю грех. В семье отнюдь не генеральской Я родился-произошел, В Кургане, за грядой уральской, На берегу реки Тобол. Как очень многие дитяти, Я родился совсем некстати: Отцу и матери моей Не надо бы иметь детей. Самодержавный строй России Загнал в Сибирь отца и мать — Их, надо думать, не спросили, Где б им хотелось проживать. Не страшно, а скорее странно, Что помню столь далекий миг. Знакомый, хоть и первозданный, Тобольский берег, пыльный вихрь. Я видел чуть не под ногами Громадный белый пароход, Братишку на руках у мамы И мамин крепкий сжатый рот. И стан ее девичье тонкий, И пароходную трубу, И платья ткань в моей ручонке, И собственную худобу, И у трубы у пароходной Усы и бороду отца, И ветер жаркий, и холодный, И рядом с папой — без лица, С большим ружьем солдат безмолвный, Как будто вовсе неживой, А все вокруг живет: и волны, И пыль летит над головой. Вдруг пар стрельнул, и эхо взвыло И покатилось по реке, И я забыл, что дальше было, Лишь платье мамино застыло В сиротской худенькой руке…

«Однажды смерть за мной придет…»

Однажды смерть за мной придет Нагнется над страдальцем. А может, издали проткнет Своим чугунным пальцем. Я не взмолюсь, не возропщу — Ведь это не поможет, — Я просто Смерти возмещу За каждый день, что прожит. Я уплачу за все, что взял (А взял я очень много!), За все, что можно, Что нельзя, За все пусть взыщет строго. Во-первых, за мои стихи — Там смерти доставалось. Была там пропасть чепухи, Но и веселья малость. И во-вторых, за все пути, Исхоженные мною: Когда б не смерть, Я мог нести И тяжесть за спиною. И нес. И если тот мешок Не так давил на плечи, И грудь не резал ремешок, И шел я многих легче, — То это значит: смерть моя Ко мне благоволила, Иначе б втрое на меня Старуха

навалила… Пошел я правильным путем И о расплате помнил, И смерть мою Мужским чутьем, Как женщину, я понял.

УЛИЦЫ МОЕЙ СТОЛИЦЫ

Улицы моей столицы, Я ваш давний пешеход. Мы глядим друг другу в лица Далеко не первый год. Вы как будто удивились: Разве это ты, Илья?.. Изменились, изменились, Изменились вы и я. Да, само собой, конечно, Перемены налицо: Очень скучно — если вечно Все одно и то ж лицо. На дощечке, на эмали Имя улицы видно, А едва ли, а едва ли Знают люди, чье оно. Лично мне оно дороже, Чем кому-либо из вас… Дождь пошел. Стоит прохожий И с угла не сводит глаз…

БЕЗГОЛОСЫЙ

Не кто иной — я спел бы вам, Но это невозможно: Мой звонкий голос Где-то там, В теплушке промороженной. За тридевять, За сорок лет, Откуда даже эха нет Монархии низложенной. И только хриплый голос мой, Перебиваемый пальбой И ею же — само собой — На миллион помноженный, Кричит: «Да здравствует! Долой!» Не кто, а я иду Москвой, Притихшей и встревоженной. При мне винтовка «витерли» Калибра несусветного. А я иду. И все так шли — Шагали наши патрули До часу предрассветного. А снег Москву одолевал — Глухой, слепой, безмолвный, Он глох, он слеп, он колдовал — Всесильный и безвольный, А мы входили на вокзал, Мы строились повзводно. Товарный поезд подползал — Так было нам угодно. Грузились мы. Шипел свисток. Нас дергало, качало… И приставал сосед: — Браток, Запел бы для начала… Двадцатый год. Двадцатый год. И голый лед. И белый сброд. Осьмушка хлеба — весь паек. Патрон пяток. И все, браток. Но я все песни начинал — Ведь я был запевала… Прокочевал, проночевал, Пропел я звонкий голос мой: Его как не бывало. Он там — в снегу, во тьме, в огне, В теплушке промороженной. Он и сейчас поет во мне, Высокий И восторженный.

ПОРА ОСЕННЯЯ

На дворе пора осенняя — Вся Москва готовится к зиме. Без истерики, без потрясения Вся листва слетается к земле. Свежее, чуть горькое, чуть грустное Вольно разливается в груди, — Детское, простое, безыскусное, Словно все светлеет впереди И зовет: — Гляди! Дыши! Иди!

С отечеством живу в едином ритме: Нас разомкнуть — и вовсе нет меня. Вот льется дождь и внятно говорит мне: «Иди со мной, ведь я тебе родня. И ты и я — состав одной природы, — Ты ею чувствуешь и мыслишь с нею в лад, Перемогаешь все ее невзгоды. Она щедра, и, значит, ты богат. Ступи под мокрый занавес погоды, — Тебе ковры раскинул листопад».

Жаль тех, с кем дождь не говорит, Кому не светят свечки листопада, Чей выход в мир ненастьями закрыт, — Им никого, кроме себя, не надо. Чью кровь смирил-заговорил застой, Движенье мысли запер самомнением. Как жаль больных: смертелен их покой, Не нарушаемый смятеньем. А осень в зиму перейдет — Снег празднично и смело засверкает. Мне по душе мороз, сугробы, лед — Все, что к движению толкает. Больных мне жаль: их добровольный плен Живительных не примет перемен…

«Из земли — хоть в стужу да наружу…»

Из земли — хоть в стужу да наружу — Так и лезет новая трава. Вот и я молчание нарушу: Может быть, не вымерзнут слова. Слово за слово — посеешь строчку, И не как-нибудь, не вкривь, не вкось, — Радуешься первому росточку, Может, и не вымерзнет. Авось… Примутся. Потом укоренятся, Побегут меж ними муравьи, И разведчицы крылатой нации Понесут корзиночки свои. С Танганьики до реки Таруски Журавли потянут в вышине, В рифму, по-зулусски иль по-русски — Иль еще как — подкурлыкнут мне.

1 2 3 4 5 6 7