Причал

Френкель Илья Львович

СПАЯН КРОВЬЮ

Что творится! Все двоится! Ночью снится Приднестровье. Я, жилец Москвы-столицы, С Кишиневом спаян Кровью. Не с того ли так дурманит, В даль холмистую маня, — Не с того ль магнитом тянет, Голос флуера маня?.. Ох, и манит! Ох, и тянет! Сквозь туннели, тучи, степи, Лист зеленый — не бумаги — Все равно как долг присяги, Или это просто память И несешься на прицепе У своей солдатской тяги? Асы Гитлера бомбили Переправы на Днестре, — В грузовом автомобиле Ехал я. О той поре Не забуду, Помнить буду Ночи зарев и громов! Почему я верил в чудо И остался жив-здоров? На краю могилы братской Клялся клятвою солдатской: Мол, еще сюда вернусь, В рай зеленый, В край молдавский, — Двух кровей во мне избыток, Словно двух металлов слиток: И Молдавия, И Русь!

АРТЕМ

(Матросский разговор)

1

Бросил

бомбу, Кинул дьявол, Черный мессер-самолет. Отработался, Отплавал — Кончил службу мотобот. Черный дьявол разбомбил, Мы поплыли Кто как был: Кто в бушлате — Вот некстати! — Кто в стальной, Тяжелой каске; Кто, израненный, в повязке. Плыл с трехрядкой Музыкант — Без гармошки Не десант! Нам везло еще, Славяне! Хорошо, что бомба, А не Пулеметный: В дополненье ко всему — Загорай тогда в Крыму! Хорошо, что день был летный, Тихая волна, — А не то бы всем Хана…

2

Это врут, что неудобно Моряку На берегу. Я ответил бы подробно, Только время берегу — Отвлекаться не могу: Моряку Не все ж купаться, Надо спешно Окопаться, — Враз бандит Разбомбит, — По песку не уплывешь. Пропадешь Ни за грош… Люди к берегу прибились, Зацепились, Укрепились: Не стать Привыкать Хоть где Под огнем высыхать, На воде Промокать. Нет, нельзя сказать, Что худо Моряку на берегу. Не ударил бой покуда, Наш десант, назло врагу, Просыхает, Отдыхает, Жизнь матросскую не хает: Раньше сушится махорка, Автомат, Пять гранат, А потом уж гимнастерка, Ну, а после — Бушлат… Закурили. Меж народа Разговор о сем о том: Мол, дела такого рода — Налицо у нас три взвода, Утонул один — Артем. — Кто сказал, что Артем? — Как такое — Артем? — Объясни, друг, путем. — Мы не басню плетем: Очень просто — Артем. — Да ты знаешь ли Артема? — Имя вроде как знакомо… — Ишь, заладил: вроде, вроде. Да Артем один в природе: Руки — во! Ноги — во! Нам куда до него: Он, брат, в самой ледяной Только ржет, как водяной. У него, брат, как в рыбе — Пузырь! — Здешний, что ли? — Да нет, брат, — Сибирь! — Да, уж если Сибирь — Богатырь… — Поглядел бы на грудь — Жуть! Ширь!.. Говорят, что просился на танки Не взяли — велик: На торпедный такого Нельзя ли? Велик! Святогор! — Ну, а кем был в гражданке? — Шахтер. — Ну, тогда, значит, Да… — То-то, брат; Мало что говорят, А не всякому верь!.. — Я-то что ж… — То-то, друг. Понимаешь теперь: Семью семь раз отмерь, А не то соврешь, Да еще за двух. Не узнал бы Артем, Что болтают о нем… — Повидать бы его, Артема! — Он небось давно уж дома, То есть тут Где-нибудь: У него известный путь — Впереди всего десанта. Да спроси у лейтенанта… — Вы, товарищи, о чем? — Тут сбрехнули, что Артем… — Эх, товарищи, нет, не брехня: Он давно бы уж был у меня. Жаль расстаться с героем таким. Что ж — война. Не у тещи гостим. Но, товарищи, имейте в виду: Нет Артема, а я его жду! — Может, ранен? — Может, помощь нужна? — Очень просто… — Не у тещи… — Война…

3

И пошел по взводам пересуд: Мол, Артем не пропал — где-то тут. Будто ранен: нога иль рука. Мол, беда уж не так велика. — Что ж, поправится — явится. Да. — А еще ему деться куда? — Уж Артем — он придет завсегда. — Без десанта — орел без гнезда… Пущен слух от соседа к соседу, По взводам провернули беседу, Посвятили собрание вроде На переднем краю, в третьем взводе. Выступали там три краснофлотца. Выступает один и клянется: — Пусть волна черноморская знает, Балаклавская чайка услышит Моряка нерушимое слово. Краснофлотец, он честь не роняет: Он воюет, покудова дышит, Мстит за друга свово дорогого…— И второй поднимается следом: — Говорю перед всем белым светом, Что своей, этой самой рукою Я фашизм навсегда успокою. Пусть товарищ Артем это знает, Пусть он рану свою заживляет…— Третий друг на язык был не боек, А сказал хлеще первых обоих: — Мне бы только дойти до Берлину, Я, мол, душу из Гитлера выну!..— Ну, конечно, об этой беседе Прописали во флотской газете. А волна, говорить мастерица, Обо всем рассказала сестрицам, Да и чайка на всю Балаклаву Раззвонила Артемову славу. И братва, что с Артемом дружила, Про товарища песню сложила На старинный мотив черноморский И на новый манер комсомольский: «Матрос-черноморец, широкая кость, В донецкой степи воевал, И немец узнал краснофлотскую злость И черною смертью прозвал. С тех пор как закрылся знакомый маяк Суровой донецкой грядой, Никто не слыхал, как смеется моряк, И молча кидался он в бой. Он писем домой не писал никогда, Как будто забыл о былом, — Во сне ему снилась морская вода И чайка махала крылом…»

4

Вот и выстоял Советский Сталинград, в конце концов: Костью выстелил немецкой Степь меж Волгой и Донцом. Что касаемо суши — Били немца катюши, С неба действовали ИЛы — Не давали рыть могилы. А с Азовского и Черного морей Фрица выжили еще того скорей… Растянул свою трехрядку Бородатый музыкант На днепровском берегу, — Далеко зашел десант. И давай, назло врагу, Отчеканивать вприсядку Морячок третьева взвода, Что тому назад полгода Выступал хоть и не пышно, — Что ж такого? Зато коротко, и

слышно, И толково: — Мол, дойти бы мне только до Берлину, Я всю душу из Гитлера выну…— А пока Ноги ловко отбивают гопака. Он еще разок притопнул, Ползунком прошел в кругу Да ладошкой в землю хлопнул: Дескать, вишь, как я могу. Бескозырочкой утерся и — шабаш. — Бумажки дашь?..— Оторвал клочок газеты, Да размял, да свернул, Еще глазом подмигнул, И со всех сторон кисеты Потянулись с табаком: — Мастер топать каблуком! — Молодец плясать Иван! — Что ж ты хочешь? Ветеран!..— А Иван сказал лениво: — Это, хлопцы, что за диво? Вот Артема бы сюда, Это — да… — Что, силен? — Ох, силен! Скажем прямо — Чемпиён! Впереди всего десанта… Да спроси у музыканта… — Вы, товарищи, о чем? Об Артеме, наверно? — О нем. Расскажи нам, какой он, Артем. Где он есть?.. — Да уж где-нибудь есть. Дайте срок… — Будет здесь? — А то где ж? Хоть на части его режь, А не должен пропасть… Надо думать, подлечился — Догоняет нашу часть… — Хорошо бы к нам включился! — Ох, и зол на немца! Страсть… — А пловец! — А певец!.. — И, хоть в этой части мало Оставалось стариков, Про героя вспоминало Племя новых моряков: Говорили об Артеме Даже чаще, чем о доме…

5

Не осталось у Артема Никого. А ни-ни. Батьки с маткой, Сада с хаткой, Ни жены, Ни родни. Это правда. В чем же дело? Почему же то и дело На Артема в штаб летело То письмо, То пакет, То посылка, То портрет? Может, ветром с Черноморья На долины и на взгорья Занесло шум волны? Может, в травы и дубравы Долетел из Балаклавы Местных чаек разговор? Может, флотская газета Раззвонила на пол света Про героя-старшину? Кто другой, Он ли сам Партизанил по лесам? Чайка — птица. Что ж такое, Птица может петь всерьез, Если в гости звал героя Приазовский рыбколхоз: — Если звали, если ждут, — Значит, скоро будет тут! Нам, друзья, признаться честно, Достоверно неизвестно — Жив Артем или нет. Если помер, отчего же Говорят одно и то же: Жив Артем! Всюду след. Есть в Крыму, На Украине, В Бухаресте И в Берлине. Жив Артем! Всюду след, А у смерти Следу пет… Жив, а где — Сказать не можем, Только скажем: Всюду след! Руку на сердце положим И заявим, положив: «Верят люди? Значит, жив!»

ИЗ КУБАНСКОГО ДНЕВНИКА

Вот тут, в староказачьей мирной хате, На ум приходят дымные бои, И фотографии на стенах кстати Напоминают образы мои. Зарубцевались их сквозные раны, Смягчился вдвое командирский бас. Теперь у них совсем иные планы, Хоть прежний пыл и вовсе не погас. Теперь солдат не ходит в плащ-палатке, Но даже в длиннополом пиджаке Не изменил он фронтовой повадке И остается краток в языке. Люблю его невоинское платье Без орденов, колодок и погон, Не расточая зря рукопожатия, Ладонь к виску прикладывает он. В делах не суетлив, а скупо точен, Уйдет в себя — ничем не отвлечешь: Он по-иному стал сосредоточен, Остер и тверд, как закаленный нож. И следу нет зазнайства и бахвальства, И петушиного задора тоже нет. Явился юмор вместо зубоскальства — Дурного свойства довоенных лет. Не думайте, что ом отвык от шуток, Остыл к веселью, разлюбил друзей, Кто более, чем он, умен и чуток? Кто держится достойней и трезвей? И даже там, где родился и вырос — В отеческом приветливом дому, — С его приходом что-то появилось Не ясное доселе никому. Мне по душе небыстрая походка, Подтянутый и ловкий поворот, И волевая твердость подбородка, Серьезный взгляд и молчаливый рот. Таков он — не загадка и не тайна — Советский современный гражданин: Таких встречал я в шахте, у комбайна И за рулями грузовых машин. И на степном гиганте-самоходе, И в штреке ленинградского метро, На стройке, на уборке, на охоте, На многих заседаньях партбюро…

УКРАИНСКАЯ БАЛЛАДА

Спят садочки, холмы и равнины, Блещет месяц речною волной. И бежит по степям Украины Мрак ночной, словно конь вороной. Лишь не спят корпуса заводские Да в войсках часовые не спят. Затихает красавец наш Киев, Лишь бульвары листвой шелестят. То не ветер гуляет днепровский, Не волны черноморской прибой — Вышел снова Григорий Петровский На простор Украины родной. По старинной рабочей привычке Он внимательно смотрит вокруг На бегущие в ночь электрички, На большие дела наших рук. Пьют росу беспредельные нивы, Дышат свежестью ночи сады, И прохожий вдыхает счастливо Милый запах днепровской воды, На востоке заря рассветает, Убегает полночная тень, И туман над полянами тает — Просыпается радостный день: В городах гомонят перекрестки, Запевает моторами труд, И сливается с жизнью Петровский, — Не исчез он, а с нами, а тут…

ТО ПЕРОМ, ТО ОГНЕМ…

Больше белых, чем черных, волос у меня, Я, пожалуй, с полвека отцом называюсь И все время тружусь, то и дело сражаюсь: Мне с избытком хватает воды и огня. Не поверю, что счастье — родиться в сорочке, А покой, это — с ложечки кормят тебя. То пером, то огнем я пишу свои строчки, Находя и теряя, губя и любя.

«Стекло дрожит от мощной переклички…»

Стекло дрожит от мощной переклички: Горланят, на ночь глядя, электрички. Все глуше и далече дальний стук. Я сам — один. Приятней нет разлук. С какой-то сладостной натугой Ползет с пера на лист неспешная строфа: Как будто бы мотив рождается упругий И не кончается на верхнем фа. Его опять гудок перебивает И глохнет, чтоб дорогу уступить, А то, что боль из сердца убывает, — Ни за какие деньги не купить.