Причастные - Скрытая угроза

Скаландис Ант

Теперь глаза у меня тоже разбегались, перескакивая с игривых, разящих точно в пах фантазий модельеров на несуразно большие, валящие наповал номиналы ценников. А с них - на милую девчушку, предлагавшую покупателям все это великолепие. Она работала с другим клиентом, и я был вынужден подождать. Действительно, милая шатеночка. Нет, она не похожа была на Белку, но по комплекции соответствовала ей весьма точно, и я уже начал представлять себе, как попрошу примерить выбранное белье. Девушка станет отпираться, стыдливо улыбаясь, я буду настаивать, интересуясь, сколько же стоит эта дополнительная

услуга, ведь клиент всегда прав, она начнет глупо хихикать, и кончится эта история бурной страстью в одном из служебных помещений: полумрак, стоны, падающие коробки с товаром, ноги и руки, путающиеся в ленточках и тесемкахs Господи! Что за бред? Это был эпизод из какого-то совсем другого фильма. Я же домой собрался, к женеs

Девушка-продавщица наконец освободилась, но запланированному разговору состояться не довелось.

– Этот мужчина со мной, - произнес знакомый голос сзади.
– Покажите, пожалуйста, вон тот комплект от Дебюи, да, да, темно-красный.

Я обернулся. Конечно, это была Верба. Татьяна Лозова собственной персоной. Первое лицо в службе ИКС и, как минимум, второе в моей личной биографии.

– Привет, - сказал я просто, как будто мы расстались вчера.
– А ты действительно считаешь, что Белке подойдет темно-красный?

– Белке?
– искренне удивилась она.
– Нет, Белке лучше белый. И это не каламбур, это правда.

Мы говорили между собой по-русски, и продавщица, навострив уши, тут же проявила к нам удвоенный интерес. Это когда-то в Германии отворачивались от русских со вздохом, мол, эти нищие только поглазеть заходят. Теперь-то они хорошо знают, кто у них настоящий покупатель. И мы не собирались разочаровывать девушку. Верба взялась за дело всерьез, я не мешал ей. И мы пересмотрели и перещупали десятка два моделек. К осязательным ощущениям я отнесся с особым вниманием - кому, как ни мне, придется и поглаживать, и потихонечку стаскивать, и даже целовать все это хозяйство. В итоге выбрали весьма достойные образцы, я оплатил оба комплекта, нам их шикарно упаковали, Верба, привстав на цыпочки, чмокнула меня в губы, и мы вышли под дождь.

– Ты давно приехала?
– спросил я.

В душе моей творилось черт знает что.

– Сегодня. А какое это имеет значение?

– Не хочу, чтобы Белка узнала.

– Она и не узнает. Пошли ко мне.

– Зачем?
– поинтересовался я холодно и настороженно.

Но и в холодности этой, и в настороженности звучала слишком явная нарочитость.

– А ты предпочитаешь разговаривать на улице под дождем?

Верба не отвечала прямо, не уточняла, что именно мы будем делать у нее, только ли разговаривать, все было ясно и так, она уже завела меня. Точнее, я был заведен еще до встречи с ней, а она просто мигом переключила все мои чувства на себя. Она слишком хорошо умела это.

– Но я хотел поехать домой, - последняя вялая попытка сопротивления.

– Ты очень точно выражаешься, писатель. Именно хотел. А теперь уже не хочешь. Пошли, здесь недалеко.

– Ты остановилась в "Бристоле-Кемпинском"?

– Браво!
– похвалила она.

– Не слишком-то и трудно было угадать. По-моему, от красивой жизни отказываются

только в одном случае - если кончаются деньги.

– Ошибаешься, - сказала Верба.
– Жизнь намного сложнее. Даже красивая жизнь, - улыбнулась она этой забавной мысли.
– Вот об этом и поговорим.

Но говорить мы начали не сразу, ох, не сразу! Едва преступили порог, Татьяна принялась раздевать меня, я ответил тем же, мы оба тяжело дышали и в какой-то момент, потеряв равновесие, упали на мягкий пушистый ковер, и хотелось кататься по нему вечно, распластываясь, скручиваясь, выгибаясь, замирая и дрожа, смеясь и плача, колотясь в агонии, хотелось раствориться друг в друге и опрокинуть на себя весь мир, заставив его принимать все те же позы, какие придумываем мы, и пусть это не кончается никогда, никогда!..

На самом деле все закончилось очень быстро. Верба, вдоволь накричавшись, нашла спиною диван, запрокинула голову, разметав по покрывалу рыжие пряди, руками по-кошачьи царапая ковер, медленно вытянула ноги, не сводя при этом коленей, и, наконец, открыла глаза. Я сидел на корточках рядом и восторженно наблюдал за ней.

– Какой-то воробьиный секс, - сказала Татьяна, все еще тяжело дыша.

– В каком смысле?
– не понял я.

– В смысле, очень быстро.

– Просто мы жутко соскучились друг без друга, - несколько виновато пояснил я.

– Еще бы!
– она мечтательно закатила глаза.
– Когда мы в последний раз вот так кувыркались с тобою?

– Вот так?
– я попытался вспомнить.
– Наверно, в девяносто пятом. А потом уже было черт знает что.

– Вот именно: черт знает что, - повторила она с непонятным выражением.
– Ты ревновал меня к кому-нибудь?

– Ни разу.

– Молодец. Я тоже. Пошли в душ.

– Ты хочешь продолжить?
– удивился я.

– Не знаю, - Верба трогательно пожала плечиками и быстро поднялась.

Пружинистая, спортивная, она казалась удивительно молодой, почти юной в этот момент.

А стоя под тугими теплыми струями вдвоем, мы очень приятно поласкались, но тут же и поняли, что больше всего на свете хотим сесть, покурить и чего-нибудь выпить по чуть-чуть.

Верба натянула свое только что купленное бельишко - эротичное сверх всякой меры, - но тут же и спрятала его под шелковый китайский халат. Для меня тоже халат нашелся, и уже через минуту мы уютно утопали во мшистых креслах и клубах ароматного дыма, а перед каждым из нас зазывно поблескивала янтарная лужица на дне большого пузатого фужера.

– Кажется, - произнес я философски, - жизнь налаживается. Так любит говорить мой друг Олекс Кречет.

– Почему ты вспомнил его?
– поинтересовалась Татьяна.

– Не знаю. Звонил ему недавно, спрашивал, что он думает по поводу этой гамбургской истории.

– И что же он тебе поведал?

– Да практически ничего. "Берлинер цайтунг" и та больше рассказала. А Олекс сообщил, что никогда раньше и не слыхал о Семецком. Врет, конечно.

– Разумеется, - улыбнулась Татьяна.
– А ты хотел, чтобы он тебе по телефону начал вселенские тайны раскрывать. По этой части у нас только Шактивенанда мастак.