Причина его одержимости
Шрифт:
– В деньгах Кирилл не нуждался. Он – псих. Но псих гениальный. Его стартап взлетел и принес кучу бабок. Скорей я поверю в то, что Виктор перешел дорогу конкурентам. Конечно, если версия с неслучайной аварией подтвердится.
Пожимаю плечами и перевожу взгляд на курьера, заглянувшего в приоткрытую дверь.
– Анна Воржева?
– Да.
– Вам доставка.
– Я ничего не заказывала, – удивленно хлопаю глазами на курьера.
– Значит, кто-то заказал доставку за вас. Вот, пожалуйста.
Парень выставляет на стол пакет и быстренько ретируется. Полиэтиленовые ручки, как всегда, плотно
– Ну? Что там? – вытягивает Люся шею.
– Еда.
– Еда?
– Угу. Обед.
Выставляю многочисленные контейнеры на стол, когда на телефон приходит сообщение:
«Приятного аппетита».
– Ань, все нормально?
– Да. Это Кирилл. Говорю же, он сумасшедший.
– Сумасшедший потому, что заказал тебе поесть?
– Ну а что, скажешь, это нормально?
– Я скажу, что наши женщины окончательно одичали, если уж в банальной заботе им видится невесть что.
– Если бы речь шла только о еде! – возмущаюсь я. – Он сует свой нос во все, Люся! Как я спала, что надела, – прохожусь руками по новенькому пиджаку, – как себя чувствую.
– Да-а-а. И впрямь беда. Как ты только выжила.
– Смеешься, да? А ведь ты не можешь не знать, что это типичное поведение абьюзера.
– Или просто заботливого мужчины.
– Я не понимаю, почему ты его защищаешь. Зная, что он не оставил мне выбора!
– Может, я слишком стара и теряю квалификацию. А может, что-то поняла про эту жизнь. Так мы будем есть? Пахнет просто обалденно. Жаль, если все остынет.
– Ну не выкидывать же. Давай, – вздыхаю я. Может, Люся права, и я действительно одичала. У меня не было мужчины очень давно. Когда у тебя отбирают ребенка, трудно строить личную жизнь. Ты просто не позволяешь себе быть счастливой. Как можно, когда где-то там твоя кроха? Все, что тебе положено теперь – страдать. Страдать и наказывать себя за то, что не сумела защитить вас обеих. И пофиг, что шансы на это изначально были невелики. Жрешь себя, один черт.
– М-м-м. Вкуснота. Ты его хоть поблагодарила?
Закатываю глаза, обтираю руку бумажной салфеткой и демонстративно набираю в мессенджере:
«Спасибо».
«Пожалуйста. Люблю, когда тебя больше».
Ответ прилетает так быстро, что Люся поневоле его читает. Я торжествующе усмехаюсь, мол, вот, теперь-то ты видишь, какой он! Но та не впечатляется. Точнее, впечатляется, но не тем, чем бы мне хотелось.
– Паршивец, – протягивает она… восхищенно?!
– Так, все, Люсь, мне работать надо. Ты, кстати, слышала, что Наташа вернулась к своему мудаку?
Остаток перерыва обсуждаем с Людмилой Борисовной сложившуюся ситуацию. На вечер у меня запланировано несколько встреч в городе. Домой попадаю аж после восьми. Не предел, раньше я и до ночи могла сидеть в офисе, но теперь все мое время принадлежит Арише.
– Я уже хотел тебе звонить, – выходит меня встречать Кир, – ужин остывает.
– Сейчас, только руки вымою.
Когда я захожу в столовую, Ари с Кириллом уже сидят за столом. Дочь, оживленно размахивая вилкой, рассказывает о том, как прошел ее день. Я чувствую себя чужой в их компании. Сердце щемит от тоски, и, будто почувствовав это, Кир парой ненавязчивых вопросов вовлекает меня в беседу.
– Почему ты не сказал мне, что тебя вчера допрашивали?
– А что бы это изменило? – Кир заходит мне за спину, ласково собирает волосы и, перекинув их на одно плечо, целует другое. Ответа на его вопрос у меня нет. Да и вообще мне все трудней собрать мысли в кучу, когда он так близко, Ариша спит, и нет никакого повода оттягивать неизбежное. Поэтому я тараторю:
– Просто интересно. Тебя в чем-то обвиняют?
– А тебе бы этого хотелось? – Кирилл опускает ладони на мои бедра, проходится к ягодицам и с силой их стискивает. Легкая боль генерирует ток, распространяющийся по телу и концентрирующийся на самых кончиках нервов. Обернуться просто боюсь. Боюсь, что тьма его взгляда утащит меня на дно, с которого я не смогу подняться.
– Постой, Кир!
– Ну что еще?
– Я не готова! Дай мне немного времени, – умоляю, заламывая руки.
– Нет, – выдыхает в шею.
– Даже не попытаешься сделать вид, что тебе есть дело до моего мнения? – цежу сквозь стиснутые зубы. – Тебя что, вообще не напрягает, когда тебя не хотят? Только твои желания имеют значение?
Кирилл замирает, и на долю секунды мне даже удается поверить в то, что я до него достучалась, но где там? Всего одно биение сердца… И вот я уже зажата между стеной и его горячим, как печка, телом. Ладони распластаны на стене на уровне головы. Юбка задрана на спину, прогнувшуюся в пояснице, а его руки, кажется, везде: на заднице и крестце, на бедрах и между ягодиц. Спускаются туда, где какого-то черта мокро. И до предела раскалено.
– Это так ты не хочешь? – хриплый смешок мне в ухо. И сразу три пальца внутрь. Со всхлипом приподнимаюсь на носочках, чтобы избежать этой пытки. Но Кирилл очень быстро возвращает меня в прежнее положение. Я сойду с ума, если мы продолжим! Или я уже спятила, раз позволяю ему это все? Пальцы сопляка движутся во мне с пошлым чвакающим звуком. Я теку, как, может быть, никогда.
– Отпусти!
– Нет.
– Я не хочу!
– Хочешь, Анечка… Хочешь. Просто позволь мне. И я сделаю тебе очень… очень хорошо. Будешь кончать у меня, как из пулемета.
Сложно разговаривать, когда тебя в это время весьма умело трахают. Невозможно капитулировать, когда все происходящее настолько за гранью добра и зла. Все во мне противится практически так же, как и жаждет забыться. Забыться и забыть. О табу, о чужих «хорошо и плохо»… В его нахальных, пошлых, возмутительных в своей откровенности словах звучит мольба, важность которой лишь подчеркивают его сбившееся дыхание и хриплые несдержанные стоны предельно раскованного мужчины. Это зов, на который я не могу не откликнуться. Мышцы бедер сокращаются, не выдерживая напряжения. Таранящие меня пальцы замедляют движение, а потом вовсе выскальзывают, чтобы нежно… так нежно коснуться мучительно напряженного клитора.