Причина его одержимости

Резник Юлия

– Ну, давай уж, рассказывай, – хмыкает Кирилл, не открывая глаз. В последнее время выглядит он довольно осунувшимся, и это неудивительно, учитывая то, сколько сил у него отнимает работа. В какой-то момент это стало не на шутку меня тревожить. Но когда я рассказала о своем беспокойстве Кириллу, тот заверил меня, что так будет происходить не всегда. И объяснил, что нынешний сложный период обусловлен грызней между акционерами, и ничем более. Как я и думала, не все они горели желанием, чтобы их активами управлял двадцатидвухлетний мальчишка. Люди

старшего поколения очень склонны недооценивать молодость. А еще равнять по себе. Дескать, если у меня в двадцать два в голове свистел ветер, то и у всех так.

– Что рассказывать?

– Что тебя тревожит. Я все вижу, А-а-а-а-ня.

– Даже с закрытыми глазами? – пытаюсь свести все к шутке.

– С закрытыми глазами я тебя чувствую.

Кир улыбается и берет в кольцо пальцев мою щиколотку. В тот же миг я скашиваю взгляд на резвящуюся неподалеку дочь. Не смутило ли ее то, что мои ноги лежат у Кирилла на коленях? Нет. Ей до нас вообще нет никакого дела. Мне все трудней отстраняться от мысли, что я сама все усложняю, оттягивая наш разговор. С другой стороны, не сказать, что я совсем ничего не делаю. Да я при каждом удобном случае акцентирую внимание Ари на том, что между нами с Кириллом нет абсолютно никаких родственных связей, и раз за разом повторяю, что он уже взрослый. Мой пунктик на этот счет веселит Кира особенно. Ну и ладно. Я не боюсь показаться ему смешной хотя бы потому, что, несмотря ни на что, он очень внимателен к моим страхам.

– Хм… Я хотела у тебя поинтересоваться насчет денег.

– Очень неожиданно.

Кажется, мне действительно удается здорово удивить сопляка. Он даже один глаз приоткрывает.

– Займешь мне сумму? Правда, не знаю, насколько…

– Я платежеспособный? – посмеивается Кирилл. Я отчего-то смущаюсь:

– Ну да. Тебе каждый раз нужно надо мною смеяться?

– А как тут удержаться? Твоя непосредственность – это что-то.

Дую губы. Рядом с Кириллом я узнала, что, оказывается, умею это делать.

– Непосредственность?

– Именно. Кстати, если бы ты разок переступила через свою дурацкую гордость и проверила баланс карты, которую я для тебя оформил, может, ничего бы и просить не пришлось.

– Моя гордость не дурацкая! И мне не нужны твои деньги.

– Только что ты заявляла обратное. Или я тебя неправильно понял? – смеется гад.

– В долг – это другое. Я буду последней идиоткой, если пойду брать деньги под процент в банк, тогда как ты мне можешь выдать беспроцентную ссуду.

– Так, значит, и тебе ничего меркантильное не чуждо? – смеется в голос. А я даже обидеться на него не могу – такой Кир в этот момент счастливый. И невыносимый… И мой. Весь мой. Сердце мягко сжимается.

– Я гордая, а не тупая, – высокомерно задираю нос, но, не выдержав, тоже весело фыркаю. – Так что? Я могу на тебя рассчитывать?

– Полностью. А на что тебе деньги, Ань?

– Хочу открыть собственное дело. Я ведь и впрямь неплохой флорист.

Что-то во взгляде парня меняется. Не успеваю

уловить, что.

– А как же фонд?

– Ты прав. Работа там слишком изматывает. Я довольно долго в этой бесконечной боли варилась, думая, что с успехом от нее отстраняюсь. Но гибель Наташи показала, что ни черта у меня не получается. Да и я так счастлива в последнее время, что…

– Что? – переспрашивает Кирилл, купая меня на дне светящихся золотыми брызгами удовольствия глаз.

– … хочу сохранить это ощущение в себе подольше.

– Я счастлив, что ты счастлива. – Голос Кирилла осип, с головой выдавая чувства. Тяну руку. Кончики наших пальцев соприкасаются, усиливая ощущение связи.

– Мам! Кир! Он пришел!

– Кто пришел?

– Ежик! Я же говорила, что видела ежика! Ой, а это кто? Кир, тут детки, маленькие ежата! – захлебывается восторгом Ариша. Не сговариваясь с Кириллом, выбираемся из шезлонгов, чтобы посмотреть, кто к нам пожаловал. – Раз, два, три… Три маленьких ежика! Целых три! – прыгает на одной ножке дочка. – А это их мама, да?!

– Наверное.

Восторг Ариши невероятно заразителен. Я усаживаюсь на корточки рядом с копошащимися комочками, стараясь никого не испугать. Но один из них все равно скручивается в комок.

– А где их папа? А они теперь всегда будут с нами жить?! А можно я дам им яблоко?

– Где их папа, нам неведомо. Захотят ли они жить с нами – тоже вопрос. А вот яблоки, Ариш, ежи не едят. Так-то они хищники.

– Папа их, наверное, умер. Как мой.

Я закусываю губу, пораженная тем, что из обилия информации, которую выдал Кирилл, Ариша сделала именно такой вывод.

– Или ушел на охоту.

– Нет. Я точно знаю, что умер. Бедные, бедные ежата. – На черных мохнатых ресницах дочери собираются слезы.

– Эй, маленькая, ну ты чего расклеилась? – Забыв о ежах, обнимаю хрупкое тельце Ари.

– Жалко малюток. У них нет папы.

– У тебя тоже нет, но ты не выглядишь такой уж несчастной, – осторожно замечаю я, успокаивающе поглаживая Аришу по волосам. Кир стоит в шаге от нас. Я давно не видела, чтобы он был так растерян. Ему, конечно, сложно понять, как на ровном месте можно до слез расстроиться. Да и вообще придумать такую драму и искренне поверить в нее. Похоже, не только моя логика вводит этого парня в ступор. Ну, что поделать, милый? Смирись. Такая она – жизнь с девочками.

– Это потому что у меня есть Кирилл.

– Может, и у них тоже кто-то появится, – находится тот, приседая на корточки перед Аришей и ободряюще пожимая ее маленькую ладошку.

– Да откуда? – горестно всхлипывает дочь. – Ты же у меня всегда был. А у ежат никого нету-у-у.

– Ну-ка перестань разводить сырость на ровном месте. Смотри, какая у них симпатичная мама-ежиха. Симпатичная же?

Мы с Аришей синхронно косимся на ничего не подозревающего зверька, который кажется гораздо больше озабоченным нашим вниманием, чем отсутствием запропастившегося куда-то партнера.