Приданое для Царевны-лягушки
Шрифт:
– А кто ж еще?! Кто еще может вынюхать номер моего мобильника? Совсем оборзели! – взвился Федор. – Прикинь, летят вместе с нами туда и обратно и еще имеют хамство звонить на мой телефон!! – Короче, пришлось прыгать с парашютами, – подвел итог Веня.
– Я не мог в глаз, – до Платона дошло все сказанное о его нелепом выстреле, – я никак такого сделать не мог, это не я!
– Тони, только не начинай про бухгалтера, ладно? – попросил Федор. – Пора уже нам доверять. Я тебя к себе прицепил, вот как ты мне дорог. Конечно,
– Если бы ты не упал сверху на дядю, как-нибудь приземлились бы без инсульта и при большой скорости! – повысил голос Веня.
– Я понимаю, это я виноват, – опустил темную голову Федор. – Но врачи сказали, что этот самый инсульт бьет всех по-разному. Тебя вот стукнул на правую сторону, а если бы на левую, было бы хуже, потому что там сердце. Я спрашивал. Сила удара не зависит от веса упавшего на тебя человека. Оказывается, это все в мозгу, – он постучал себя по лбу.
Кое-как приподняв левую руку, Платон погладил сначала мягкие кудри Вени, потом, показав пальцем, чтобы темная голова еще приблизилась, жесткую щетинку на макушке Федора.
– «Сердце мудрого – по правую сторону, а сердце глупого – по левую», – тихо произнес он, вдруг жутко захотел чихнуть и еле успел прикрыть рот ладонью.
Вщи-и-их!
Тело Платона содрогнулось, из вены на правой руке вывалилась игла капельницы.
– Кто это сказал? – не согласился Веня, вытирая лицо Платону уголком простыни. – Какой же ты глупый? Ты со странностями, это – да, но умный!
– Это Екклесиаст... Что ты делаешь? – Платон покосился на склонившегося над его рукой Веню.
– Хочу тебе засунуть иголку обратно, все вывалилось, подожди, не дергайся...
– А!...а...вщи-и-их!
– Чох спас мне жизнь, – скажет потом Платон медсестре. – Вы успели прийти, пока я чихал. Один племянник зашиб меня до инсульта, другой чуть не загнал в вену грязь и воздух.
– Они вас любят, – улыбнулась медсестра. – Они добились невозможного.
– Невозможного?
– Вы только час назад пришли в себя, а племянники уже получили разрешение забрать вас домой.
– Нет!!..
– Не надо так дергаться. Они денег не пожалели. И медсестру самую сексапильную уговорили, и врача навещать вас по два раза в день. Требовали отвести их к лучшему специалисту, но только чтобы фамилия его была не Екклесиаст. Смешные! И посмотрите только на эту роскошь! – показала она куда-то в угол.
Платон скосил глаза и сначала ничего не понял. Тогда медсестра села в новехонькую блестящую инвалидную коляску и стала кататься и кружиться в ней по палате, напевая.
К подъезду Платона привезли на «Скорой». Он с ужасом обнаружил, что из незакрывающегося уголка его рта тонкой струйкой вытекает слюна.
К лифту племянники донесли коляску на руках. В раскрытом прямоугольнике
– Ненавижу розы! И вообще алый цвет не люблю! – вдруг обозлился Платон на цветы, на свою невнятную речь, на испытующий взгляд Авроры.
– Я знаю, – невозмутимо ответила та, шарахнув букет ему в колени.
– А-а-а! – закричал Платон и дернулся.
Тут же рядом с коляской возникла стройная фигурка сопровождающей медсестры.
– Больной, – строго заметила она, – вам вредно нервничать. А вы, женщина, не бросайтесь цветами в инвалида!
– Как же мне не нервничать? – завелся Платон. – Она исколола мне шипами колени!
– Вы чувствуете? – присела медсестра, обнажив яблочки коленок. – Он чувствует! – восторженным шепотом обратилась она к племянникам. – Он чувствует ноги!
– А я что говорил? – не удивился Федор. – Тони всех нас переживет! Здоров как бык.
– Это Аврора тебя вылечила, – авторитетно заявил Вениамин. – Ты разозлился на нее, она в тебя – розами. Кстати, Аврора спасла мне жизнь. Вчера вечером.
– Завезите меня, наконец, в дом, – еле сдерживаясь, чтобы не наорать на всех, потребовал Платон.
Судорожным движением плохо слушающейся правой руки он скинул цветы на пол и удовлетворенно хмыкнул, когда колеса инвалидной коляски прошлись по розам. Только он собрался в коридоре, в привычных родных стенах, с облегчением выдохнуть из себя больничную тоску и страх, как застыл в ужасе: на него шел Федор, взбалтывающий огромную – литра в три – подарочную бутылку шампанского. Что следует за взбалтыванием бутылки кем-то из племянников, Платон уже ощутил на себе в аэропорту, поэтому он моментально левой рукой схватил за халат медсестру, чтобы спрятаться за нее, а правой попытался закрыть голову.
– Больной! – сопротивлялась медсестра, падая на Платона. – Вам нельзя нервничать!
– Неси бокалы! – кричал Федор. – Сейчас рванет!
Раздался громкий хлопок.
Выглянув из-под локтя, Платон увидел, как тугая струя пены заливает потолок в коридоре, как Аврора старается подставить под донышко бутылки бокалы, собирая стекающее шампанское. Он помог стать на ноги упавшей на него медсестре и даже одернул ее задравшийся халатик.
– Извините, мне показалось, что меня сейчас опять обольют из бутылки.
– Больной! – жарко выдохнула девушка ему в лицо. – Что вы делаете рукой?
– Я?.. Я, извините, у вас халат задрался, вот, пуговица оторвалась снизу...
– Вы рефлекторно закрылись правой рукой! Правой, понимаете! А теперь ею же дергаете меня за халат! Ну-ка, обхватите мою коленку!
– Нет, зачем это... – пробормотал Платон, отпрянув.
– Тони, возьми ее за коленку, – ободряюще кивнул Федор. – Твоя рука сразу вспомнит все.
Медсестра с силой тащила к себе его правую руку. Платон сопротивлялся.