Приданое для Царевны-лягушки
Шрифт:
– Я ваше отчество не расслышал.
– А я его не говорил. Зовите меня просто Коля.
– А как вы меня будете называть? – совсем уж глупо поинтересовался Платон.
– А я вас буду называть Платон Матвеевич, как и полагается. Вы поразительно небрежны, Платон Матвеевич.
– Виноват, – пробормотал тот, скосив глаза на свой выступающий живот, стараясь оценить степень промокания кончика галстука. За все прочие предметы одежды он был абсолютно спокоен, но вот галстук... Его кончик совершенно непостижимым образом полчаса назад оказался в унитазе.
Дело было так. Ночью, когда Платон добрался из клуба домой, ему позвонили и настоятельно пригласили приехать к восьми тридцати утра на улицу Разъезжую к дому номер шесть в одно весьма серьезное ведомство. Платон не удивился, когда уже на месте увидел в целости и сохранности и дом, и знакомый подъезд в подворотне с неприметной дверью в нем с совершенно не изменившейся за двадцать лет надписью «Отдел кадров», исполненной в лучших традициях соц-арта – красно-коричневой краской на пожелтевшем картоне. За дверью, впрочем, все изменилось неузнаваемо: мягкая подсветка уютных коридоров с ковровым покрытием и кожаными креслами вместо продавленных стульев, по-родственному приколоченных когда-то друг к дружке палками – по шесть штук. В туалете, куда Платон попросился, как только рассмотрел фотографии убитого Омолова Б. М., появились писсуары совершенно авангардного вида, смесители на раковинах торчали модными клювиками, из держателей над ними свешивались бумажные полотенца, и унитаз, перед которым бросился на колени Платон, внушал доверие своей стерильностью и совершенством исполнения. Платон даже и не огорчился, обнаружив кончик своего галстука в этом унитазе. Когда рвотные потуги прекратились, он замыл галстук над раковиной, промокнул полотенцем и даже слегка просушил под сушкой.
– Нельзя так пренебрежительно относиться к чужому труду, – вздохнул Коля Птах. – Четыре человека больше часа готовили к вашему приходу материал, копались в Интернете, проводили сравнительный анализ данных и компоновали факты. А вы что сделали, Платон Матвеевич? Заснули перед экраном.
– Извините, я от большого волнения или потрясения часто впадаю в спячку, – смущенно объяснил Платон. – Это у меня с детства такая защитная реакция. Вы показали фотографии мертвого тела моего брата, вот я и разнервничался, а потом... Когда вы меня посадили перед компьютером, я подумал, что это для успокоения. Все эти тропики, насекомые, лягушки – это чтобы я расслабился, ну вот я и заснул.
– Да как же можно! – почти с восхищением всплеснул ладошками старичок. – Я все вам рассказал подробнейшим образом, милейший Платон Матвеевич, и показал на снимках плечо вашего брата в районе подмышки в увеличенном виде, вот, взгляните еще раз...
– Не стоит, – заявил Платон и посмотрел на взволнованного собеседника как можно уверенней. – Право, не стоит еще раз на это смотреть.
– Вот тут даже разметочка представлена, чтобы вы хорошенько уяснили размеры надреза на плече трупа, в который и была вложена оотека. Вы сразу же после этого ушли в туалет, а я вам креслице поудобней подвинул к монитору и чай заказал покрепче.
– Ну хорошо, – сдался Платон и мазнул взглядом по фотографиям, – что такое эта ваша оотека?
– Это просто. Это капсула с яйцами, как у тараканов. Видели самку таракана с яйцом в заднице?
Платон беспомощно огляделся. Он вдруг понял, что яркое насекомое с ногами-ножичками, пожирающее лягушку, имеет какое-то отношение к смерти его брата.
– А ваш чай остыл, – по-домашнему заметил Коля Птах и продолжил, не меняя интонации: – На плече вашего мертвого брата – в районе подмышки, спереди – хирургическим инструментом сделан разрез, в который кто-то аккуратно вложил оотеку с яйцами богомола.
– У брата было прозвище Богомол, – тихо заметил Платон, как будто это что-то могло объяснить.
– Я знаю, – кивнул Птах. – А у вас было прозвище Кукарача.
– Это в детстве, – отмахнулся Платон. – Когда я был еще маленький. Я любил песню про кукарачу, а потом, когда подрос...
– А вы знаете, что означает это слово? – перебил Птах с обидным пренебрежением к его воспоминаниям. – Кукарача – это таракан.
Платон ужасно удивился, несколько секунд напряженно смотрел в розовощекое лицо, потом покачал головой:
– Нет...
– Это правда! Большой и черный. У нас в Питере таких полно, немцы их называют какерлаками. Бежит такой тараканище по столу – большой, твердый! Какер-лак! Какер-лак! – Птах постучал пальцами по столу перед Платоном. – Вы из одного отряда насекомых.
– Что?.. – спросил Платон, совершенно потеряв чувство реальности.
– Вашего брата прозвали Богомолом, вас – Кукарачей, а богомолы и тараканы находятся в генетическом родстве. Все по теме. – Птах широко улыбнулся, обнажив розовые десны над пожелтевшими зубами.
– Никакой темы, – пришел в себя Платон. – Мой брат – Богуслав, и прозвище у него было соответствующее: Богуслав Омолов – вот тебе и Богомол. А я – Платон, по-домашнему – Платоня, а потом – просто Тоня. Кукарачей я был недолго, когда танцевал твист под любимую песенку с пластинки, это время давно ушло.
– Но ведь все равно сходится! – азартно подмигнул ему Птах. – Кукарача и Богомол, а?
– Не сходится, – резко ответил Платон, уже жалея, что разоткровенничался насчет прозвищ.
– Вы ведь ночью не спали, да? – вдруг спросил Птах. – Вам еле смогли дозвониться после полуночи, вы потом не заснули уже?
– Заснул, – пожал плечами Платон. – Два года назад мне предложили стать народным заседателем в суде присяжных. Я отказался. Вот тогда я не спал. Две ночи. А сегодня спал, и отлично выспался, скажу я вам, потому что подумал, что вы меня пригласили на старое место работы уговаривать идти в заседатели. Но на эту тему я уже отнервничался и потому прекрасно спал.
– Вы ведь у нас в Конторе бухгалтером работали? – Птах посмотрел в какую-то бумажку и нахмурил брови.
– Сначала бухгалтером, а потом старшим экономистом, – кивнул Платон.
– Вы были на хорошем счету, – то ли спросил, то ли подтвердил Птах.
– А это потому, что я никогда не задумывался о ведомстве, в котором работаю, – с готовностью объяснил Платон. – Я только когда уже уволился, часто представлял себе, вот, к примеру, уборщицы, повара в буфете, женщины в отделе кадров – скромненькие такие, простенькие, раскрывают свое удостоверение перед охраной или в транспорте – что они думают? Насколько они осознают значение аббревиатуры в этой красной книжечке?
Птаха, похоже, совершенно не волновали мысли подсобных служащих Конторы.