Приданое лохматой обезьяны
Шрифт:
Антонина Михайловна выпрямилась, шевельнула мышкой. Полина пробежала глазами по тексту: «Мать, прощай! Жить не хочу! Я сын убийцы и насильника! И сам кого-нибудь убью. Я был готов тебя убить! Я тебя почти убил, но остановился. Если я тебя убью, то буду убийца, как ты. Я не хочу быть убийцей! Не хочу жить. Мне страшно. Сегодня я себя поборол, а что будет завтра? Прощай, я просто засну. Я никому не нужен! Никита».
Полина попятилась от экрана. Кириллова снова уронила голову на руки.
– Я чувствую, знаю, он умер. Душа моя опустела. Где тело сына, мне неизвестно. Завтра попробую поговорить с Никой. Да тебе это неинтересно.
– Ужасно, – прошептала Полина. – Надо сообщить в милицию.
Кириллова неожиданно засмеялась.
– Нетушки! Меня арестуют,
И Антонина Михайловна захрапела. Полина попыталась растолкать бухгалтера, но безуспешно…
– И что ты сделала? – спросила я.
Касаткина села на табуретку и сгорбилась.
– Уехала домой, Кириллова осталась в офисе. Я решила с ней на следующий день на трезвую голову побеседовать, но заболела, вирус подцепила. Свалилась с температурой сорок. Мое алиби легко проверить, я «Скорую» вызвала, так плохо было. На работу не пошла, звякнула Ускову, он трубку не снял. А потом мне врачи укол вкатили, и я до вечера четверга продрыхла. Очнулась – на мобильном сто звонков, все от Зинки. Набрала ее и новость узнала: умерли Усков с Кирилловой. Я только сегодня выползла на улицу и сразу решила квартиру Осипова обшарить. Где-то же гад компромат хранил!
– Усков умер, больше он никому не навредит, – промямлила я.
– Вдруг у него друг есть? Или Николашка не один в деле? – вздрогнула Полина. – Мне необходимо найти бумаги. Я хочу вернуться на телевидение и забыть этот кошмар. Навсегда. И не смотри на меня так!
В моем кармане затрещал мобильный.
– Искала меня? – спросил Юра.
– Записывай адрес и немедленно приезжай, – обрадовалась я. – Лучше один!
Шумаков примчался через полчаса. Полине пришлось повторить рассказ.
– Я не подсыпала в коньяк отраву, – плакала Касаткина, – честное слово! Это Антонина.
– Маловероятно, – не согласился Шумаков. – Из вашего рассказа понятно: Кириллова не знала, что Сергей Сергеевич и Николай Ефимович – один человек, двуликий Янус. Она хотела выяснить у директора правду, ей тот требовался живым.
– Это не я! – затряслась Полина.
Я тронула Юру за плечо.
– Касаткина тут ни при чем. Меня никогда не подводит интуиция. Проверь ее алиби. И если «Скорая» подтвердит грипп и укол…
Шумаков взялся за телефон. Через четверть часа Полина была оправдана. К ней действительно в среду в десять утра приезжала бригада врачей, диагностировала грипп и ввела больной несколько лекарств, среди которых был димедрол, вызывающий сильную сонливость.
– Сейчас отвезем тебя домой, – распорядился Шумаков. – Сиди тихо, не бузи и в квартиру Осипова больше не ходи. Я сам решу твою проблему, о’кей? Выспись от души, а завтра к полудню приезжай ко мне на службу. Вот визитка, позвони снизу, я спущусь. Надо записать твои показания.
Когда Полина скрылась за дверью своей квартиры, я обняла Юру.
– Спасибо. Ты хороший. Кстати, я поняла, что произошло с Никой.
– Ты знаешь, кто ее убил? – воскликнул Шумаков.
– Никто ее не убивал, – вздохнула я. – Все намного проще. Эксперт Николай убежден, что никакого насилия в случае с Никой не было. Мы теперь знаем, что Усков, загримировавшись под Сергея Сергеевича, передал Никите бутылку отравленного коньяка. Директор считал Никиту алчной тварью, решил, что тот ненавидит мать и легко согласится на убийство. Парень получит квартиру, машину, деньги, избавится от докучливой мамаши, а Николай Ефимович через годик напомнит юноше о его преступлении и заимеет нового сотрудника, очередную свою игрушку. Тем более что ничего особого от сыночка бухгалтера не требовалось – всего-то подменить коньяк в буфете. Поставить бутылку с ядом вместо той, из которой попивала его мать. Думаю, добрый директор снабжал Антонину Михайловну выпивкой, дарил ей коньячок – хороший алкоголь
– Сегодня эксперт-токсиколог сообщил: яд в коньяке, найденном дома у Кирилловой, идентичен тому, от которого умерли Усков и Антонина Михайловна, – сказал Юра. – Отрава, образно говоря, происходит из одной пачки. А еще полностью соответствует гадости, которой наполнена коробочка с якобы пастилками. Но!
– Но? – повторила я.
Шумаков сказал:
– Всегда найдется «но». В бутылке из офиса еще обнаружено малое количество так называемых вспомогательных веществ, из которых делают оболочку пилюль. Получается, что в коньяке для Кирилловой яд без примесей, а на фабрике кто-то взял пилюлю и кинул в бутылку. Усков химик, думаю, он сам таблетировал вещество, что нетрудно, если обладаешь специальными навыками.
– Николай Ефимович панически боялся, что его отравят, и принимал мини-дозы яда, чтобы приучить свой организм сопротивляться, – пробормотала я. – И если ел в присутствии посторонних, то запивал трапезу наикрепчайшим чаем. Экперт Николай обронил фразу: «Есть мнение, что чифир – противоядие». В день смерти Усков попросил Ольгу сделать черную заварку.
– Но он ничего не ел, – напомнил Шумаков, – только выпил стопку. На столе был лишь лимон. Пиццу, за которой послали Коврову, никто не тронул. Когда Ольга вернулась с ней, начальник и бухгалтер были уже мертвы.
– Не принимал пищу, но пил чифир… – протянула я, – к нему приходил человек-пудель…
Так, разговаривая, мы спустились вниз, вышли из подъезда. У тротуара притормозил джип, оттуда выбросили на дорогу мешок с мусором.
– Вот свиньи! – возмутился Шумаков.
– Это еще ничего, – вздохнула я. – В доме, где мы жили с Раисой, на четвертом этаже обитала старушка. Она превратила свою лоджию в склад, собирала какие-то деревяшки и хранила их. Потом запах пошел, вызвали милицию – думали, бабуля померла. Но она-то жива оказалась, а несло с лоджии. Там нашли кучу отходов! Выяснилось, что сосед с пятого этажа, чтобы вниз не бегать, помойное ведро из окна опорожнял, часть отбросов попадало к бабке и…