Придет вода
Шрифт:
А потом мы поехали еще в Ялту, в Гурзуф, там пару дней, потом вернулись — есть фотография: мы сидим все у вокзала Симферопольского — вся ОБОРОНА, Янка у меня на руках, а сзади — полная площадь ментов, как декорации. И поехали мы все в Тюмень — прямо из Симферополя. Садились на поезд — было лето, а в Тюмени, естественно, по пояс снега. Мы приехали в этих джинсовых курточках, кроссовочках… Купили четыре бутылки водки. Летов тогда не пил, а мы каждый вечер в тамбуре бутылку водки раскатывали, долго ехали. Приехали в Тюмень, неделю я пожил у них там у всех, потом к Летову заехал в Омск, а потом домой поехал, самолетом. Меня Аркаша из ИНСТРУКЦИИ на самолет сажал — он в аэропорту работал каким-то механиком. Но концертов там не играли нигде.
В Москве база ОБОРОНСКАЯ была у Кирилла Кувырдина. В Таллинне у нас было очень много знакомых — братья такие, Саша и Артур… Там мы неделями жили, в Таллинн-то мы раза два ездили. С Чернецким они дружили
В Кирпичном переулке еще сейшена были, в 90-м году, у Филаретовых, мы там много делали — как раз последний сейшен был летовский, в 90-м году, после чего мы поняли, что там уже нельзя делать ничего, потому что народ просто на лестницу не мог весь войти, хотя вообще никакой рекламы не было — чисто через знакомых. Соседи уже стали ментов вызывать. Там много мы делали сейшенов: Ревякин играл, Машнин, Рома Смирнов, Холкин…
Сейчас такая волна пошла, что Янка с СашБашем как-то контактировали — так я могу совершенно конкретно рассказать. Они, конечно, от СашБаша все перлись, умирали — все это естественно, и как раз в этот момент, когда мы уже закорешились с ними, познакомились, они мне звонили — мол, хотим посмотреть. Как раз последний был концерт, самый последний, на Петроградской, самый плохой. И они приехали — Летов и Янка, я их туда отвел. Баш был никакой совсем, он спел минут двадцать, такой весь засыпающий, и все. И ушел. И это последний момент, последний раз, когда они его видели, единственный…
А так — слушали они все. Ну, Янка Джоплин очень любила, STOOGES. Все, что Летов слушал — все они вместе слушали. Приезжали они ко мне — естественно, я им гонял то, что они еще не слышали, очень много всего, слушали сутками просто, непрерывно. Ездили они к Борщеву — есть у них такой друг, Андрюша Борщев, у него очень большая коллекция, рэггей в основном. Это складывалось из всего. У Летова тоже менялось — он сперва панк слушал, потом стал 60-е слушать…
А в плане записи… Это у меня дома записано. Был у меня «Akai», бобинник, в который можно было втыкать два микрофона и микшировать между собой, а из него выход был, и мы писали на бобину и на кассету одновременно. Бобину Летов забрал, а кассета мне осталась, то есть два оригинала было. И у АУКЦЫОНщиков был микрофон, как молоток, толстый — «JVC», стерео: каждый канал отдельно. Просто вешали этот микрофон сверху, здесь Янка сидела, там — Летов, настраивалось все аккуратно, эффекты какие-то даже — и писалось все так, не торопясь, с остановками, то есть такая полустудийная запись получилась. Потом дубли выбирали, делали оригинал. На тот момент это почти весь янкин материал был — все, что она захотела спеть, то и записали. И летовское Русское Поле… тогда же записали, и тогда же Полковника, Волга Да Ока — три альбома так записано было. Микрофон был хороший, я через него много чего записал, квартирников несколько, круто было: сразу стерео. Потом они его где-то потеряли, похерили, судьба его не ясна.
Как с человеком, по жизни, с Янкой общаться было просто замечательно, веселющий человек был — всегда хохот, смех, прибаутки… Очень просто. Простейший человек в общении — просто замечательно. Все постоянно мыла, варила — на удивление хозяйственная такая, зашивала всю эту братву, обшивала, заботилась. Они ее, конечно, любили безумно все. Называли ее «Яныч» — у них ведь в группе на «вы» все друг друга называли. Больше всех, конечно, Джефф — Джефф просто от нее не отходил, чуть ли не за ручку ходил… Ну, Джефф вообще человек особенный — он у меня как-то жил месяц или два, так все мои женщины были просто в восторге: он все варил, выносил ведро, без слова ходил в магазин — просто нарадоваться не могли. Потом жил у меня Зеленский месяц… Зеленский знаете, кто такой? Зеленский был гитаристом у Янки, только с Янкой играл, с ОБОРОНОЙ не играл. А Кузьма не играл с Янкой, он к ней относился чуть-чуть отстраненно, но это такой наносной момент был… А с Янкой играли, значит, Джефф на басу, Зеленский на гитаре, Аркаша и она — вчетвером. Сначала играла как бы ОБОРОНА с ней, а потом они такое свое сделали, и она немножко одна ездила, но мало очень. В акустике-то поездила куда больше.
А так они практически все время вместе ездили, и когда ездили вместе — играла Янка с ОБОРОНОЙ — то есть сперва ОБОРОНА поиграет, потом Янка. На этом всегда Летов настаивал.
Жила она в таком домике… В 91-м году мы поехали с Кувырдиным на какой-то Новосибирский фестиваль в Студгородке, кто-то из наших туда ездили, не упомню — весной где-то. И после этого мы заехали к Янке — я первый раз у нее был, то
9
Николай Катков, новосибирский звукооператор, работал с КАЛИНОВЫМ МОСТОМ, Башлачевым и пр.
А этот ее пессимизм… Я понимаю всю эту историю так, что Летов однажды встретил Янку, проникся, конечно, всем этим делом и сделал из нее как бы вот так «звезду». Она была абсолютно, конечно, этого достойна. На свое разумение, конечно, сделал — как все он делал и делает. Вот так, мгновенно, за два-три года «звезду» — и у нее просто психика этого не выдержала. То есть тут могут быть разные версии — просто он сделал из нее «звезду», она привыкла к какой-то такой жизни, очень интенсивной, она уже вросла в эту жизнь — и вдруг однажды они все ее бросили. Я не знаю, то ли они разосрались, то ли еще чего — но она осталась одна на какое-то время. Вот это, наверное, такое впечатление произвело, мне так кажется. Ведь ее несколько месяцев никто из ОБОРОНщиков вообще не видел, как теперь выясняется. Она там жила одна — и просто никого не было рядом. А раньше они жили непрерывно вместе, коммуной такой годами, переезжали из города в город, туда-сюда. А тут она почему-то осталась одна.
Ну, конечно, обвинять в том, что случилось Летова — что, мол, он ее на все это подсадил, на суицид там… Естественно, все это было, но вот так вот обвинять — кто виноват, кто нет… Веревку он ей не мылил, как говорится. Летов — сильная личность, Янка слабая была девушка. Хотя характер-то у нее был твердый, если она чего решила, не переубедишь никак — такая сибирячка. Но характер-то характером, а внутри-то она все равно была женщина, и если для Летова это игра была, то для нее — серьезно все, она в это не играла. И не умела играть, так же, как Башлачев играть не умел — делал так делал…
Мне Нюрыч позвонила тогда — там же Нюрыч все это делала, была все же ближайшая подруга. Она все там организовывала, потому что все приехали, нажрались просто — и все. Толку было мало… Да, мы полетели с Кувырдиным тогда, приехали, пошли на рынок, купили хавки, пришли, помянули — как раз в тот день и похороны были… Там такое кладбище! Просто лес — такие деревья огромные, сосны, дубы — очень красиво…
Тогда это, конечно, никто никак идеологически не обосновывал — воспринимали как самоубийство однозначно. Они поехали там на дачу с родителями, и она пошла погулять — и все, потом нашли. Ни о каких записках предсмертных ничего не слышал, не знаю…
Санкт-Петербург, 03.05.98 г.
АНАТОЛИЙ СОКОЛКОВ («НАЧАЛЬНИК»)
Очень смешная была история знакомства моего с Янкой, да, собственно, и Фирсова. Я не знаю, как было на самом деле, но моя версия такова: Фирсову позвонил кто-то по телефону, какие-то девушки, и договорились с ним встретиться. Фирсов встретился с девушками — и опух немного: девушки, значит, такие — волосы нечесаны, немытые… Не панковского такого вида, а хиппи-стиль. Он не знал, что с этими девушками делать, откуда они свалились. Привел их ко мне. Девушки были обкурены в хлам и ни на один вопрос не давали никаких четких ответов, всё говорили: «Проклятое панковское прошлое!» — любимая янкина приколка. Потом уже, через несколько дней, стало ясно, что это была Янка с подругой; вторая — это Аня Волкова была. Такая вот история, так произошло знакомство Фирсова с Янкой. Был он в о-очень большом недоумении, не знал, что с ними делать. Говорит: «Надо вымыть», я говорю: «У меня нет горячей воды». Что с ними делать дальше — он не понимал, а они стебутся, сидят, такие, на батарее, летом… Лицо Фирсова — это кино надо было снимать! А так дальше, мы встречались довольно редко — она много времени проводила в Новосибирске.