Приди и помоги. Мстислав Удалой
Шрифт:
— За что… Может, и за Олексу, — грустно ответил дядя Михаил. — Князю Всеволоду один человек — ничто. Тут, Никитушка, для князя товар подороже — власть над Новгородом.
— Наш город в своей воле ходил всегда! И отец так говорил!
При этих словах Никите показалось, что дядя Михаил как-то иначе взглянул на него, вроде бы — с сожалением.
— В своей-то в своей, Никитушка, сынок. А без Ростова да Суздаля, без Владимира, без низовской земли Новгороду не прожить. Особенно теперь, когда князь Всеволод в такой силе. Одними вольностями сыт не будешь. Не даст хлеба великий князь, закроет пути — что тогда? Мне по миру идти, милостыни просить?
— Отец рассказывал.
— Это разве расскажешь? А увидеть такое — не приведи Господь. Когда кору с деревьев обдирают да гложут ее с изнанки, где сладенько. Идешь по улице — везде глаза голодные. Нищих — тьма, а и подать им нечего. Спроси такого оголодавшего: что, мол, тебе дороже — вольности новгородские или хлеба кусок? Что, ты думаешь, он выберет?
Никита не ответил. Дядя Михаил же, пользуясь молчанием племянника, говорил все убежденнее, и не понять было — то ли Никиту убеждал, то ли себя самого.
— Я, сынок, князя Всеволода не простил за Олексу. Никогда не прощу ни его, ни Мирошкинича. А толку что? Мы с тобой, Никитушка, не весь Новгород. А ему княжеской власти не миновать. И то ладно, что не под немцем будем, а под русским князем. И ничего не поделаешь. Великий князь сильнее Новгорода. И управы на него не найдешь.
— Не искать, так и не найдешь! — громче, чем нужно при задушевном разговоре, произнес Никита. — Погоди, дядя Михаил, дай сказать. Ты вот меня будто уговариваешь. А даже не спросил — где я был этот год, чего повидал, какие муки перенес…
— Дак это я заговорился, Никитушка! От радости. Болтаю, что первое в голову взбредет.
— Нет, дядя Миша, врешь ты. Все не так, — жестко сказал Никита. — Это обида в тебе сидит, гложет тебя. Вот ты обиду свою и убаюкиваешь, как нянька ребеночка, чтобы не плакал, дал покою. Не будет покою вам! Сапоги владимирскому князю лижете! А он на это не поглядит, захочет — всех вас перережет. Как отца моего убил!
Никите вдруг захотелось взять дядю Михаила за грудки и встряхнуть. Он устыдился своего внезапного злобного порыва и замолчал. Виновато глянул — и жалостью тронулось сердце: дядя Михаил сидел понурившись, уставясь в никуда, казался совсем постаревшим и печальным.
— Прости, дядя Миша, прости, — сказал Никита. — Я ведь не про тебя это. Обидно мне стало. Нынче я владимирскую дружину видел на дороге. Я прячусь, а они — едут, свободно едут, весело. Я в родной город словно мышь пробирался, каждого куста пугаясь. А они — как хозяева. Скажи, дядя Миша, — этого в Новгороде хотят?
Дядя Михаил молчал, стараясь не встречаться с Никитой взглядом. Сунулся было к кувшину — налить меду себе и племяннику, но тут же словно забыл об этом и, сложив руки на коленях, вздохнул протяжно.
— А знаешь, дядя Михаил, как я в город прошел? — спросил Никита. — Мужики меня провели. Один-то меня сразу узнал, а страже не выдал. А мог выдать, глядишь — награду получил бы. Нет, дядя Миша, на одной выгоде не проживешь. Честь людям тоже для чего-то дана.
Тут дядя Михаил будто проснулся, вскинулся-, сердито уставясь на племянника.
— Честью попрекаешь? Ишь ты, какой горячий! Нет, Никитушка, об этих делах ты еще молод судить. Нынче в Новгороде согласия нету! А честь — у каждого своя. Многие под великим князем хотят быть. Пойди-ка подними их — такая смута начнется. Вот так-то, сынок, — уже тише, успокаиваясь, продолжал он. — Сейчас самое верное — подождать немного.
— Не поднять, говоришь? — В глазах Никиты загорелось торжество. — Вот и опять твоя неправда, дядя Миша. Такой человек, за которым все пойдут, — есть. Князь Мстислав Мстиславич это.
— Это который? Нашего Мстислава князя сын? Храброго?
— Вот он самый.
Никита в возбуждении вскочил на ноги и принялся расхаживать по горнице.
— Я, дядя Миша, про князя Мстислава давно думаю. Наверно, сам Господь меня надоумил. Голос мне какой-то сказал, да так явственно: вот у кого защиты просить надо! Я, дядя Миша, к нему пойду, к князю Мстиславу. В дружину к нему попрошусь. Уговорю его за Новгород заступиться.
Дядя Михаил оторопело смотрел на Никиту.
— Как — уговоришь? Да станет ли он тебя слушать? Он — князь, а ты-то кто?
— Станет, дядя Миша, станет. У меня вот тут, — Никита постучал по груди кулаком, — вера в него есть. Говорю же — голос мне был. Я ведь раньше и не думал про него никогда, про князя-то Мстислава. Откуда? А зимой, в самом начале — я тогда под Волоком жил в Иосифовом монастыре, у монахов. Ну, работал им, что скажут — все делал, а меня кормили. Да я не про то. Не в этом дело. А я воду как-то носил, промок весь, захворал. Лежу — огнем горю. — Никита понизил голос, остановился перед дядей Михаилом. — Тут мне и открылось. Я лежу, а мне про князя кто-то говорит и говорит. Дня через два поправился, чувствую — все про него знаю. Про Мстислава Мстиславича. Ну… что он вроде как спит пока, что ли. Как… богатырь, в сказке. То есть — живет как все, а на самом деле — спит. Ты, дядя Миша, не смейся!
Дядя Михаил и не думал смеяться. Он округлил глаза, приоткрыл рот и медленно забирал в кулак свою небольшую седую бороду.
— И будто я его должен разбудить. Такой знак мне был. — Никита повернулся к мерцавшему огоньку и широко перекрестился. — И моя судьба теперь такая — с ним рядом. Велено мне. Понимаешь?
— Понимаю, сынок, — с некоторой робостью в голосе, глядя на Никиту так, словно в первый раз его увидел, ответил дядя Михаил.
— Вот… Я и знал, дядя Миша, что ты поймешь. Я ведь и то знаю, что мне возле князя Мстислава несладко придется. И богатства не наживу, и семьи, наверное, не заведу. А то, может, и голову сложу. Одним словом, судьба будет неласковая. Ну, значит — стану остерегаться. Только по-другому мне теперь нельзя. Да я и сам, — Никита улыбнулся, — не хочу по-другому. С князем Мстиславом хочу. Ты, дядя Миша, вот что… — слегка замялся он, — от отца мне ничего не осталось? Или Мирошкиничи все забрали? Тогда у тебя попрошу.
— Как же, Никитушка, — оживился дядя Михаил. — Дом, конечно, да — забрали окаянные. И все, что в доме было, и все имение взяли. Но серебро ваше мне Олекса еще тогда принес, успел. Чуял, видно, беду. Там гривен поболее двух сотен будет — все твое. Да ведь и мое нажитое тебе отпишу. Ты, Никитушка, мне сыновец, а дороже сына. Да и сам знаешь.
— Мне всего сейчас не надо, — сказал Никита. — А у тебя вот чего попрошу. Нужен мне, дядя Миша, первым делом — доспех воинский, полный. Оружие. Меч самый лучший пошли кого-нибудь купить у Путяты, кузнеца, что возле Козьмы и Демьяна живет. Потом — кони. Два коня со всей сбруей, обязательно. Серебра на дорогу, ну, это прикинем сколько. И человека бы еще верного ты со мной отпустил, а? Кого сам выберу, кто согласится — отпустишь?