Придурки, или Урок драматического искусства (сборник)
Шрифт:
ФРОЛОВА. Великий вы фантазер.
СПИВАК. Не веришь? Ты смеешь не верить – мне?!. Мотай! Проваливай! Обойдусь! Я и с Зюкиной спектакль поставлю. Она с тобой хорошо прибавила. И есть, есть в ней это – огонечек свободы. Я раздую его – в лесной пожар! Вот о чем будет этот спектакль – о свободе!
ФРОЛОВА. От всего сердца… от всей души… желаю вам… Клянусь, как себе самой никогда ничего не желала… Желаю вам…
СПИВАК (растроганно). Спасибо. Ты всегда была доброй душой.
ФРОЛОВА (с болью). Провалиться! С треском! С позором!
Пауза.
СПИВАК (удивленно). Я – провалюсь? Да ты хоть соображаешь, что говоришь? Я – провалюсь? (С яростью.) Я – провалюсь?!
ФРОЛОВА. Вот вы и снова в форме.
Входит ШКОЛЬНИКОВ. Перетянут портупеей. В руках у него картонная папка.
ШКОЛЬНИКОВ (предупреждая вопрос Спивака). Ну, звонил, звонил! Даже заехал. Лично говорил с директором театра. Нет у них больше костюмов. Все, что могли, нам отдали.
СПИВАК. А ваши розыскные мероприятия, шмон по зонам? Тоже впустую?
ШКОЛЬНИКОВ. Нет. Нашли финки, спирт, рукописные евангелие. И двенадцать килограммов сухарей. Побег, мерзавцы, готовили. Пока, правда, не знаем кто.
СПИВАК. А костюмы, костюмы!
ШКОЛЬНИКОВ. Костюмы не обнаружены. Портянок из Вашего бархатного балахона тоже нет. Где-то все крепко притырено.
ФРОЛОВА. Видите? Нет костюмов.
СПИВАК. Ну, слышал, слышал! «Нет костюмов, нет костюмов!» Если на то пошло, я эту пьесу и без костюмов поставлю! (Подумал.) Ух, как бы это смотрелось! (Еще подумал.) Вот это ход! Кручинина – зэчка. Незнамов – оперчекист. А все действие происходит в некоем будущем, когда вся страна – лагерь. И смотрите, как ложатся слова Кручининой! (Фроловой.) Ну-ка! (За Дудукина.) «Вы еще не соскучились у нас, не надоело вам?»
ФРОЛОВА (за Кручинину). «А где ж веселее-то? Везде одно и то же!..»
СПИВАК (торжествующе). А?! Вот – современное прочтение классики! А не какое-то там… этнографическое фуфло! «Да где ж веселее-то? Везде одно и то же!»
ФРОЛОВА. Ефим Григорьевич! Может, вам сахару, что ли, погрызть? Дать?
СПИВАК. Ну, действие, конечно, происходит не в нашей стране. Нет-нет, не в нашей. Это же самой собой разумеется. А где-то там (неопределенный жест), где в р е м е н н о победил фашизм. И где, так сказать… все эти дела.
ШКОЛЬНИКОВ. Вам удалось убедить Ларису Юрьевну в неразумности ее поведения?
СПИВАК. Удалось. Но не слишком. Даже, собственно говоря, совсем не удалось.
ШКОЛЬНИКОВ. Тогда попробую я.
СПИВАК. Не буду мешать. (Фроловой.) Как ты сказала: «шух-шух»? (Школьникову.) Нужно развесить на зонах объявления, рядом с афишами. Что спектакль отменяется, так как украли костюмы.
ШКОЛЬНИКОВ. Мы не можем отменить спектакль. Он первым в программе олимпиады.
СПИВАК. Я не сказал: отменим. Просто развесим объявления. И все.
ШКОЛЬНИКОВ. Думаете, что-то даст?
СПИВАК. Не даст так не даст.
ШКОЛЬНИКОВ. Приказ.
СПИВАК. Тем лучше. (Направляется к выходу.)
Его перехватывают ЗЮКИНА и ЖУК.
ЗЮКИНА. Ефим Григорьевич, Коринкину и Миловзорова привезли. Что с ними делать?
СПИВАК. Как что? Срочно вводить. Сейчас приду. Походите пока, покажите рисунок – вы же репетировали Коринкину.
ЖУК. Да им не до ходить, им тилько сидеть.
СПИВАК. Не понял.
ЖУК. С общих они. У них же три месяца, как нет театра.
СПИВАК (Фроловой). Слышала?
ЖУК. Подхарчить бы их трохи.
СПИВАК. Николай Евдокимович! «Тилько», «трохи». Премьера через неделю! (Быстро проходит на сцену.)
ЖУК. «Трохи». А как надо?
ЗЮКИНА. Трохи, крохи. Немножко.
ЖУК. Не… там немножком не обойдешься.
СПИВАК (возвращается в гримерку). Петр Федорович, неужели так трудно устроить артистам доппаек? Хоть на выпуск спектакля! Хотя бы этим двоим! Я же не могу использовать только сидячие мизансцены!
ШКОЛЬНИКОВ. Доппаек полагается лишь на тяжелых горных работах.
СПИВАК. А у нас тут что – санаторий?
ШКОЛЬНИКОВ. Попробую. Но обещать не могу.
СПИВАК (Жуку). С вами – два момента. Не стоит, пожалуй, глушить эти ваши «усё» и «тилько». Вы все время контролируете себя, отсюда – зажим. А мы допустим, что Муров откуда-то с юга, из Малороссии: приехал с маменькой, чужак, выговор его еще больше сковывает. Может, Отрадина поэтому его и пожалела. А жалость – начало любви. Зато потом, когда войдет в силу, он и вовсе будет выговором бравировать: «Я учёра два раза заезжал к вам у гостиницу».
ЖУК. Понял. Вот за это спасибочки. То есть, понял.
СПИВАК. Понял, понял! И забудьте об этом. Со вторым – сложней. Мурова не любят, никто. А вы – больно уж свой. Даже мне в парных сценах трудно держать дистанцию.
ЖУК. Однако, держите. Я же чую.
СПИВАК. Между нами: я представляю, что это вы в свое время написали на меня донос. Своим аккуратным, красивым почерком.
ЖУК. Да Бог с вами, Ефим Григорьевич! Я вас знаю-то с год всего!
СПИВАК. Вы не услышали. Я сказал: представляю. (Школьникову.) С вами и со Шмагой тоже нужно разобраться, что-то там не то. Все, друзья мои, за работу! (Уходит.)
ЗЮКИНА. Покурить бы. (Жуку.) У кого бы стрельнуть?
ШКОЛЬНИКОВ (выкладывает на стол пачку «Казбека»). Угощайтесь.
ЗЮКИНА. Неужели закурили?
ШКОЛЬНИКОВ. Пока нет. Считайте, что это доппаек. Только курите где-нибудь в другом месте.
ЗЮКИНА. А вы – репетируете?
ШКОЛЬНИКОВ. Вроде того.
ЗЮКИНА. Уходим, уходим. (Берет для себя и Жука папиросы.)
ЗЮКИНА и ЖУК выходят. В продолжение следующей сцены Зюкина то и дело мелькает в кулисах. Ее явно интересует то, что происходит в гримерке.