Придурки, или Урок драматического искусства (сборник)
Шрифт:
ФРОЛОВА. Нет… Дальше не помню.
ШКОЛЬНИКОВ. Очень интересно. (Фроловой.) Вы – Аннушка? Но она же молодая.
ФРОЛОВА. В лицах сказано: горничная Отрадиной. Может быть и старая дева.
ШКОЛЬНИКОВ. Но Отрадина говорит… как там?
ЗЮКИНА. «А ты девушка молоденькая ты не все говори, что слышишь».
ФРОЛОВА. Шутит.
ШКОЛЬНИКОВ. А почему такая мизансцена? Отрадина на коленях – перед горничной!
ФРОЛОВА. Она же утешения ищет. Предчувствует беду. И плакать может…
Возвращаются
ШКОЛЬНИКОВ. Удивительно. Лариса Юрьевна умеет объяснять необъяснимое точно так же, как вы.
СПИВАК. В театре все можно объяснить. В отличие от жизни.
ШКОЛЬНИКОВ. А в жизни – не все?
СПИВАК. А по-вашему – все?
ЖУК. Ефим Григорьевич, вы сказали – на сцену.
СПИВАК. Да-да, давайте походим, начнем осваивать площадку.
Спивак, Школьников, Жук и Бондарь проходят на сцену.
ЗЮКИНА (Фроловой). Как ты это сделала? Как ты э т о сделала? Ты – жалела меня! Как сестра! Ты – ты заставила меня плакать! Как ты это сделала?!
ФРОЛОВА. Уймись.
ЗЮКИНА. Научи! Как это делается? Мне нужно, я должна научиться!
ФРОЛОВА. В домработницы опер тебя и так возьмет.
ЗЮКИНА. Нужен он мне! Фраер! Сушки таскает. Лучше бы табаку притащил, пайку опять урезали. Выйду – в театр пойду. В вольный. Возьмут. Тут была одна, до тебя. Приняли. По бытовой шла, мужа убила. Она Кручинину должна была играть. Ни кожи, ни рожи. Взяли. И меня возьмут.
ФРОЛОВА. А второй – Миловзоров?
ЗЮКИНА. С резьбы сорвался.
ФРОЛОВА. Сбежал?!
ЗЮКИНА. Сбежал! Тут сбежишь! Вошел в запретку.
ФРОЛОВА. И… что?
ЗЮКИНА. Первый раз замужем? Что! Два выстрела. Один в него, второй в воздух. Будто предупредительный. Вертухаю отпуск. Научишь? Я заплачу. У меня две банки свиной тушенки заныкано. Даже три.
ФРОЛОВА. Три! А сама охнари сшибаешь.
ЗЮКИНА. Я же говорю: заначка. Мало ли. И еще достану.
ФРОЛОВА. Как?
ЗЮКИНА. Этот способ – он уже не для тебя. Договорились?
ФРОЛОВА. Тушенку вперед.
ЗЮКИНА. Завтра же притараню. Только не наваливайся – пронесет.
СПИВАК. Дамы, ждем вас.
Все выходят на темную сцену.
СПИВАК. Электрик на месте? Первый софит, пожалуйста!
Высвечивается стол под красным кумачом и три стула – для судей.
СПИВАК. Второй софит!
Освещается длинная деревянная лавка – скамья подсудимых.
СПИВАК. Третий софит!
Прожектор вырывает из темноты большой транспарант над сценой:
«СУРОВЫЙ ПРИГОВОР САБОТАЖНИКАМ ОДОБРЯЕМ!»
СПИВАК. Давайте работать.
Под руководством Жука рабочие сцены опускают и уносят транспарант, устанавливают выгородку, изображающую номер в провинциальной гостинице конца прошлого века.
Картина вторая
Лица и исполнители
За сдвинутым к краю сцены столом, превращенным в режиссерский пульт, – СПИВАК. Он в бархатном балахоне Дудукина. Рядом с ним, с блокнотом и текстом пьесы, – ФРОЛОВА. Она в новом ватнике и в новых ватных штанах. Все остальные участники спектакля в сценических костюмах, а их ватники висят в гримуборной рядом с полушубком и гимнастеркой Школьникова. И кажется, что и лагерные взаимоотношения остались здесь же, за границей сцены.
СПИВАК. Продолжаем. Акт второй, явление четвертое. Кручинина одна.
ЗЮКИНА входит в выгородку.
ФРОЛОВА (по тексту пьесы). «Входят Незнамов и Шмага, дожевывая кусок бутерброда».
СПИВАК. Начали.
Школьников и Бондарь входят в выгородку.
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. «Ах! (С испугом отступает.)»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Ничего, чего вы боитесь?»
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. «Извините».
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Не бойтесь! Я ваш собрат по искусству, или, лучше сказать, ремеслу. Как вы думаете: по искусству или по ремеслу?»
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. «Как вам угодно. Это зависит от взгляда».
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Вам, может быть, угодно считать свою игру искусством, мы вам того запретить не можем. Я откровеннее, я считаю свою профессию ремеслом и ремеслом довольно низкого сорта».
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. «Вы вошли так неожиданно…»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Да мы уж в другой раз сегодня».
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. «Ах, да, мне сказывали».
СПИВАК. Стоп. (Зюкиной.) А в самом деле, чего вы испугались? Откуда это «ах»?
ЗЮКИНА. Ну, от неожиданности. Я стояла, одна, а тут вошли какие-то…
СПИВАК. А если бы вошел кто-то другой? Дудукин, например? Вот я вхожу… (Входит в выгородку.)
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. Вы вернулись, Нил Стратоныч?
СПИВАК. Хорошо. А если входит один Шмага? «Дожевывая кусок бутерброда». Иван Тихонович.
БОНДАРЬ. А с чем бутерброд?
СПИВАК. С чем бы вы хотели?
Бондарь глубоко задумывается.
ЖУК (подсказывает). С салом.
БОНДАРЬ. С салом.
СПИВАК. А с семгой? С икрой?
БОНДАРЬ. Нет. С салом.
СПИВАК. С осетриной? Со страстбургским паштетом? С ростбифом? С копченой грудинкой? С бужениной? С котлеткой де-воляй?
БОНДАРЬ. С салом! В два пальца. В три!
СПИВАК. Пусть с салом. Входите.
Бондарь-Шмага входит в выгородку, дожевывая воображаемый бутерброд.
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. О Господи! Что вам угодно?
СПИВАК. Значит, дело все-таки в том, что входит именно Незнамов? То есть, ваш сын. Что-то дрогнуло в вашей душе?
ЗЮКИНА. Но… Я не видела его семнадцать лет. И вообще – он же умер.