Приемное отделение
Шрифт:
— Семеро родов я принял.
— На улице? — оживился корреспондент. — Где именно? Когда?
— Ну, не совсем на улице… Это в Мышкине у нас было. Три раза…
— Спасибо, об этом потом, — перебил корреспондент, которого интересовали сугубо районные новости. — Скажите, Алексей Иванович, а что вы почувствовали после того, как спасли господина Бессмертных?
— Усталость, — честно признался Боткин. — Не люблю я эту суету дерганую…
Корреспондент понял, что лучше написать интервью самому. И написал.
Слава капризна, своенравна, но прилипчива — если уж привяжется к
Алексея Ивановича начали узнавать пациенты:
— Это про вас, доктор, в газете писали?
Алексей Иванович смущенно кивал, словно в газете было написано о нем нечто нехорошее, постыдное.
Некоторые интересовались — на самом ли деле Алексей Иванович приходится племянником самому Склифосовскому. Алексей Иванович отвечал, что был бы рад и гордился бы таким родством, но увы…
— Не переживайте, доктор, — «утешила» одна из пациенток, — вашим именем тоже что-нибудь назовут.
Алексей Иванович полдня пытался осмыслить эту фразу, но так и не понял, где он переживал, о чем и почему его именем должны назвать «что-нибудь».
Несколько экземпляров «Свибловского вестника» он припрятал, чтобы отвезти в Мышкин. Хоть и переврали кое-что, а все же…
Неделей позже материал перепечатала окружная газета «Окрестности». Теперь Алексея Ивановича стали узнавать чаще. Он начал подумывать о том, чтобы сбрить бороду и тем самым изменить свою внешность до относительной неузнаваемости, но так и не решился, считая, что без бороды его лицо будет совсем простоватым, не «докторским».
Circulus vitiosus [6]
Жена «крестника» Алексея Ивановича написала благодарственное письмо в департамент здравоохранения. Благодарственные письма, да еще и не написанные самими медиками или их родней, в департаменте получают далеко не так часто, как жалобы. А тут еще и ежедневные требования «публичного позитива» со стороны руководства. Поэтому сотрудники департамента подсуетились и организовали статью в пятничном выпуске ежедневной газеты «Новое московское время», выходящей миллионным тиражом. В пятничном выпуске, который считается самым популярным, потому что в нем печатается телевизионная программа на следующую неделю!
6
Circulus vitiosus (лат.) — порочный круг.
Для «Нового московского времени» Алексея Ивановича сфотографировали с ларингоскопом в руках («Должны же быть у профессионала какие-то атрибуты… Фонендоскоп? Ну, это же пошло, как врач — так сразу с фонендоскопом… Надо что-то новенькое, незаезженное…») и вместе с коллективом приемного отделения. С подтекстом — не один у нас такой доктор Боткин, а много. Корреспондент из «Времени» в беседе больше напирал на личное — семейная жизнь, домашние животные, хобби и все такое. Главный редактор «Времени» (он же и владелец газеты) еще в начале своей журналистской деятельности усвоил, что сплетни интересуют людей куда
Алексей Иванович, обжегшись на молоке, трижды повторил, что родство его с Сергеем Петровичем Боткиным не установлено, но рассказал про свою любовь к истории, про свои робкие исторические изыскания. Насчет семейной жизни не распространялся, сказал только, что холост и постоянной подруги не имеет, упомянул о маме, сказал, что до пенсии она работала библиотекарем. Корреспондент слушал очень внимательно, да еще и диктофон работал, так что можно было надеяться на то, что он ничего не переврет и не напутает.
Корреспондент не переврал и не напутал, а просто наврал. С три короба. В статье, называвшейся без затей, но броско: «Доктор Боткин». Алексея Ивановича представили читателям, как «прямого потомка того самого Боткина, основателя одноименной московской больницы» и кандидата наук. Алексей Иванович с интересом узнал, что его мать до выхода на пенсию работала главным врачом роддома номер один в городе Мышкине и что он приехал в Москву не столько в поисках сносного заработка, сколько в поисках подходящей спутницы жизни.
— Сколько же мы нового о вас узнали, Алексей Иванович, — сказала старшая медсестра.
— Я сам о себе много чего узнал, Надежда Тимофеевна, — Боткин горько усмехнулся. — И о том, что Сергей Петрович основал Боткинскую больницу, и о том, что мама моя, оказывается, была главным врачом роддома, да еще первого! Значит, должен быть и второй? И это в Мышкине, где никаких роддомов нет, а есть только два отделения в ЦРБ — родильное и гинекологическое? И когда это я кандидатскую защитил? Сам не помню. Наверное, он меня с кем-то другим перепутал, заработался…
— Или хорошо принял, перед тем как писать, — предположила Надежда Тимофеевна. — За моей Галкой ухаживал один журналист, так я его трезвым ни разу так и не увидела, всегда под этим делом. Вы, Алексей Иванович, не переживайте, это даже к добру — назвали вас кандидатом наук, значит, будете вы им.
— Да куда мне! — Алексей Иванович в ужасе замахал руками. — Со свиным-то рылом, да в калашный ряд! Для научной работы надо не такую голову, как у меня иметь, да и возможности…
— Ой, не смешите меня! Какие там возможности? — пренебрежительно скривилась Надежда Тимофеевна. — Подойдите на кафедру внутренних болезней к Александру Гелиевичу, скажите, что надумали диссертацию писать, он вам тему даст…
— Ну не так уж все и просто… — усомнился Боткин.
— Просто. Я знаю, что говорю. У них желающих окандидатиться не особо много, конкуренции никакой, всем желающим — зеленый свет. Это вам не суицидологический центр и не кафедра урологии…
В шестьдесят пятой больнице базировалось несколько кафедр — внутренних болезней, госпитальной хирургии, неврологии с курсом нейрохирургии, урологии, травматологии и суицидологический центр НИИ психиатрии, тоже, в сущности, кафедра. Очень удобно, когда в стационаре много кафедр разных направлений — можно проконсультировать у светил и приближенных к ним «светлячков» любого пациента. Иногда для того, чтобы установить правильный диагноз без вскрытия, иногда для того, чтобы подстраховаться, укрепить свои позиции.