Приглашение на чашку кофе
Шрифт:
Заякин не смог смириться с поражением – два предложения против одного! – и подключил сразу всю параллель восьмых классов. Дальше – больше. Девятиклассники тоже не остались в стороне, ведь интеллектуально они опережали восьмые классы.
Со всех сторон только и раздавалось:
– Лезу в узел! Колем мелок! Увёл Лёву! Украл Ларку! На в лоб, болван!
Каждый норовил придумать такой палиндром, которого ни у кого не было. Словесная изобретательность зашкаливала. Дальше всех пошли старшеклассники. Они и записки писали: «Мадам! А Вас лапал Сава» (долго спорили по поводу правомочности написания имени с одной «в», но всё же зачли). И эпитафии: «Уже ль лежу?» И отзывы о прочитанном: «Кармен – не мрак, Вакула – лукав, а Лука – акула». И послания: «Эге, ЕГЭ!» И даже довольно пространные эссе: «Доводи до воды довод. Вот кафе фактов: Марс – срам, Арес – сера, а Крон – норка. А. Блок и колба».
Когда самая красивая девочка в школе Ника Дерябина предложила провести тайный турнир на звание короля палиндрома, разразилась настоящая эпидемия. На переменах никто не бегал, окон не разбивал, горшков с цветами не ронял, стены в туалетах не изрисовывал. Все были заняты делом. Однако слов катастрофически не хватало. В школьной библиотеке разобрали все словари, даже англоязычные. Третьеклассник Разгуляев устроил безобразную драку с лучшим другом, с которым сидел за одной партой, из-за словаря химических терминов, хотя у них и химия-то ещё не началась – её с восьмого класса изучают. Разгуляев мотивировал свои действия народной мудростью: поносил – дай другому поносить.
Лёня Угольков на это поглядывал свысока. Происходящее казалось ему смешным и нелепым. Звучавшие стихи – издевательством над палиндромом. И в самом деле, разве это поэзия?
Гол тот лог,
Лед одел.
Деду дед
Лепса спел.
Детский сад какой-то, да ещё с ошибкой. Или:
Уверен я, я не реву:
Узник Лео ел кинзу.
Я не реву, уверен я:
Я не лез в зеленя.
Тем не менее Лёня очень сильно хотел получить звание короля палиндрома. И вовсе не из-за Ники Дерябиной. Лёня не был в неё влюблён. Он был влюблён в поэзию. И считал себя настоящим поэтом, только никому пока об этом не говорил. Но чтобы победить в турнире, надо было создать настоящее произведение искусства, а не набор букв. Его палиндром все должны были признать совершенным не только по форме, но и по содержанию!
Лёня мучился, старался, но всё время выходила какая-то ерунда: в обратную сторону прочитывался совсем другой текст. Лёня забросил учёбу, перестал делать уроки и только и занимался тем, что перебирал слова и выискивал палиндромы. Родителям, второй год работавшим за границей, Лёня вдохновенно врал, что у него всё в порядке.
Однажды в комнату вошла бабушка. Посмотрела на разбросанные по столу внука листочки с измаранными строками, взяла тот, где исправлений было меньше всего, и прочитала:
Ужасен сон: сажу я сажу,
Ужасен я: нос не сажу.
Да, ужас! Ужас! Я ужасен!
Сажу, сажу себя в аду.
– Ну и ну! – покачала головой бабушка. – Кто же это сажу-то сажает? Глупости! И при чём тут твой нос?
Лёня принялся объяснять ей особенности словесной игры, даже пожаловался, как непросто придумать хороший палиндром, но тут бабушка раскрыла дневник и ахнула:
– Какой палиндром! Да у тебя же по всем предметам двойки! Вот я матери-то расскажу!
Яма
С утра прошёл небольшой дождь, но на улице было по-прежнему пасмурно. Неумолимо приближалась гроза.
«Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудесного, прекрасного далёка тебя вижу, – с упоением и восторгом читала вслух Маргарита Петровна апатично взиравшему на неё девятому классу, – бедно, разбросанно и неприютно тебе; не развеселят…»
– Ну что же они все так скучно писали? – неожиданно послышался тихий вздох.
Маргарита Петровна, обожавшая Гоголя и отводившая ему первое место в своей шкале русских классиков, обомлела от того, что её так бесцеремонно прервали на самом важном в произведении месте.
– Что ты имеешь в виду, Силантьев? – удивлённо спросила она у вздохнувшего так не вовремя девятиклассника.
– Неужели вся литература девятнадцатого века такая скучная? – проговорил Силантьев, печально глядя в окно.
– Как это скучная? – едва не задохнулась от возмущения Маргарита Петровна. – А «Онегин»? А «Герой нашего времени»?
– А что «Онегин», что «Герой нашего времени»? – пожал плечами Силантьев, переводя свой печальный взгляд с окна на Маргариту Петровну. – Везде одно и то же – скука.
– Как скука? – по-прежнему негодовала Маргарита Петровна. – А дуэль с Ленским? А похищение Бэлы? А обед у Собакевича? Какая же там скука?
– А что ж он из города в деревню-то поехал? – неожиданно поддержал Силантьева второгодник Максимов, прослушавший программу литературы за девятый класс в двойном объёме и в результате чего вынесший непоколебимое убеждение, что по этому предмету он теперь непревзойдённый дока. – Он что, совсем съехал?
– Что значит «совсем»? – высокомерно спросила Маргарита Петровна.
– Ну кто ж город на деревню меняет? – снисходительно процедил сквозь зубы Максимов. – Никогда не поверю, что ему в городе скучно стало. Не верю! – И для убедительности Максимов по-станиславски покачал головой.
– Да просто не туда ездил парень, вот и всё, – иронично усмехнулся сосед Максимова по парте Червячков. – Вот ещё чего выдумал – в театр ездить! Да он бы еще в музей сходил. Тоже мне мальчик-мажор нашёлся. Эх, его-то деньги да при наших возможностях, уж мы бы нашли места покруче да попонтовей, – мечтательно произнёс он.