Приглашение на ночную охоту
Шрифт:
— О, безусловно!
— Полифем, Гаргантюа, Пантагрюэль… Бробдингнег, Фонария, Франция… Встречались упоминания и о других великанах — Аристотий, Эйнстайн — я правильно произношу?
— Мы понимаем вас.
— Но с ними я не успел выяснить всего до конца, меня отозвали. Однако, есть основания думать, что они — лишь фольклор.
— А другая часть, Меркурий?
— Бродячие сюжеты? Ну, с ними все ясно. Вот прекрасный пример: история бедного государя, которому взбунтовавшиеся подданные ни более ни менее как отрубили голову. Этот сюжет встречается во всех литературах. Но трактуется он совершенно по-разному. У одних авторов — как преступление, у других — как справедливое дело. И сама личность главного героя: то он благородный государь, то просто негодяй. Ясно, что и то, и другое — вольные обработки бродячего сюжета, на самом же деле ни короля этого, ни события никогда не существовало и не происходило. Даже имена варьируют. И таких примеров множество. Интересно, что эта литература тоже, вероятно, в какой-то мере навеяна действительностью, но искаженной в характерной для мифологии манере. Так, и в ней отражено бытие великанов. Любопытный персонаж такого рода — великан Петр, тоже, разумеется, король, легенда даже именует его императором. Так вот, в литературе на одном, понимаете — на одном и том же языке этот великан Петр изображается то мудрецом, то сумасбродом, то палачом, то благодетелем своих подданных… Разве не ясно, что существуй он когда-либо в действительности, не могло бы быть и речи о подобном расхождении во мнениях?
— Вы бесконечно убедительны, дорогой Меркурий. Должен признать, ваши исследования заставят нас во многом пересмотреть наши взгляды на историю Земли. Надеюсь, на Синере ваши труды обрели должное признание?
— По ним читают курсы даже и в Императорской Академии.
— Прекрасно. Однако время воспоминаний, кажется, истекло. Приятные Лучезарности, если не ошибаюсь, начинают исчезать.
— Вы правы.
— Следовательно, мы с коллегой можем ехать?
— Конечно. Вместе со мной и должным эскортом.
— Опять традиции?
— Вообще, пока вы на Синере, советую вам забыть о самостоятельных передвижениях. У нас так не принято. Это неприлично. Вы же не какие-то отбросы общества, всеми отвергнутые, никем не призреваемые!
— Неприлично? А может быть, небезопасно?
Это, конечно, не выдержал Федоров. Меркурий взглянул на него спокойно.
— Искусство дипломата, и не только дипломата, — сказал он, — заключается в том, чтобы получать нужные ответы, не задавая прямых вопросов, и нужные уступки — не выдвигая прямых требований. Мне ли учить вас, коллега? Но мы можем идти: мне подают сигнал, что наш экипаж у подъезда. Нет-нет, не телега. Не забудьте только поклониться трону и простереть руки. Вот, теперь все в порядке.
Хотя проехать предстояло не так уж много, и все по городскому центру, охрана посольского экипажа оказалась многочисленной. Выглядела она, впрочем, не очень серьезно: длинные, с широкими наконечниками копья придавали солдатам несколько опереточный вид, хотя остальное у них было вполне современным: ни перьев, ни панцирей — обычные комбинезоны. Воинство это образовало живой коридор, по которому послы в сопровождении Меркурия проследовали от парадного подъезда до дворцового лимузина, на сей раз предоставленного в их распоряжение. Солдаты стояли, обратившись лицом кнаружи, выставив копья, словно бы предполагалось сдержать напор толпы, которой, однако, и в помине не было. Тоже, наверное, традиция, — подумал Изнов, устраиваясь поудобнее на мягком сиденьи, как бы проваливаясь в него. Федоров оказался у противоположной дверцы, Меркурий — в середине, противоположные кресла остались пустыми, от водителя салон отделяла глухая перегородка. Когда трогались, посол заметил, как солдаты, сломав строй, кинулись к двум открытым машинам, погрузились, прыгая через низкие борта; одна машина тронулась первой, шурша двигателем, вторая пропустила лимузин и замкнула колонну.
Меркурий, кажется, остался очень доволен тем, что и до самого конца обошлось без всяких случайностей. Видимо, прием у императора был процедурой, не совсем безопасной для участников — для своих во всяком случае, мысленно оговорил Изнов, хотя утренние события несколько поколебали его уверенность в действенности здесь, на Синере, и дипломатического иммунитета. Так или иначе, испытание они прошли, и сейчас синерианин откинулся на сиденьи, медленно и глубоко дыша и улыбаясь по-своему — треугольным концом губы. Да и терранские дипломаты чувствовали себя после всех треволнений как бы чуть легкомысленно; нуждались в какой-то разрядке, что ли?
— А что, у вас на приемах угощения не полагается? — Первым заговорил на актуальную тему Федоров. — Посидеть бы сейчас на банкете…
— Банкет? — Меркурий усмехнулся. — Мы — народ в смысле пропитания небогатый, и оттого бережливый и расчетливый. Лишнего не съедим и ничего не выбросим. У нас нет такой традиции — банкетной. Испокон веков каждый ест свое.
— Что же вы? — упрекнул советник то ли в шутку, то ли всерьез. — Империя, а питание ограничено. Не звучит…
Изнов хотел было укоризненно взглянуть на коллегу, но лень было отрываться от мягкой спинки, чтобы увидеть Федорова. Так что посол промолчал, а синерианин после паузы ответил без обиды в голосе:
— Империя, если угодно, это тоже традиция. Мы были империей, когда владели и правили еще дюжиной планет. Как-нибудь в свободный час я вам перечислю их и охарактеризую. Формально они и сейчас составляют единство, на самом же деле давно ушли каждая своим путем, завязали новые связи: Галактика велика. Они давно не платят дани, и нам приходится все покупать. А мы небогаты. Технологический разрыв между нами сокращается с каждым днем, с новыми рынками туго, мы все чаще проигрываем в конкуренции. Сами же себя прокармливаем в обрез. Так что нам не до банкетов.
Он покосился на посла.
— Вас беспокоит моя откровенность? Но не волнуйтесь: сказанное мною ни для кого не является тайной, потому что обсуждается давно и повсеместно. Я вовсе не хочу поставить вас в неловкое положение.
— Я понимаю, — проговорил Изнов негромко.
— Но при всей бедности корочку во дворце нашли бы — занюхать. — Федоров не желал, как видно, отступать от избранной темы, и посол вдруг понял, что это не случайно, что советник строит на этом какой-то свой расчет. — Огурчик там или салатный листик пожевать…
Меркурий засмеялся — сухо, отрывисто.
— Что именно занюхивать? Мы, синериане — непьющая нация. Не употребляем алкоголя. Не знаем его! — Он говорил громко, отчетливо, даже сердито — то ли на гостей обидясь, не знающих столь простых истин, то ли на Синеру, у которой не было спиртного. Изнову почудилось даже, что у Меркурия было к этой теме свое личное отношение, она не была для него отвлеченной. Федоров, вероятно, понял это еще раньше.
— Ничего себе империя! — поддразнил он еще. — Значит, у вас и захочешь горло промочить — не найдешь?
— Нет, не найдешь, — сказал Меркурий уже спокойно. — А если бы у кого-нибудь нашли, ему пришлось бы очень и очень не сладко.
— Неужели казнили бы?
— Смертной казни у нас давно нет. Однако… я не назвал бы наши законы чрезмерно снисходительными. — На сей раз в словах синерианина ясно ощущалась усмешка. — Сильная нация нуждается в строгих законах. Милосердие есть заблуждение слабых.
— Кто же это так решил? — полюбопытствовал Изнов.
— Так учит Кодекс.
— Снова Кодекс… Что же он, в конце концов, такое?