Пригоршня скорпионов, или Смерть в Бреслау
Шрифт:
Бреслау, того же 16 июля 1934 года, пять вечера
В квартире Мааса царил неописуемый беспорядок. Анвальдт и Смолор, утомленные поспешным обыском, сидели в гостиной и тяжело дышали. Смолор чуть ли не ежеминутно подходил к окну и поглядывал на пьянчужку, который привалился к стене дома и осматривался вокруг на удивление трезвым взглядом. Маас не появлялся.
Анвальдт не отрывал глаз от листка бумаги для «ундервуда» со сделанной от руки записью. Это было что-то вроде незавершенного наброска отчета, два отдельных фрагмента. В верхней части было написано: «Ганна Шлоссарчик, Равич. Мать?» Несколько ниже: «Расследование в Равиче. Детективному бюро „Адольф Ендерко" выдано сто марок». Анвальдт уже не обращал внимания ни на жару, ни на звуки пианино, доносящиеся из верхней квартиры, ни на липнущую к телу рубашку; он даже забыл о боли в челюсти после удаления корня. Он сверлил взглядом бумагу и отчаянно пытался вспомнить, где совершенно недавно ему довелось слышать фамилию Шлоссарчик. Анвальдт взглянул на Смолора, который нервно переворачивал чистые листы бумаги, лежащие на круглом блюде для пирожных, и вдруг воскликнул, подобно Архимеду: «Эврика!» Его осенило: эту фамилию он видел в списках прислуги дома фон дер Мальтенов. И он с облегчением вздохнул: Ганна Шлоссарчик в отличие от Эркина не будет окутана непроницаемой тайной. Он пробормотал:
– В бюро «Адольф Ендерко» я получу все сведения.
– Вы мне? – обернулся, оторвавшись от окна, Смолор.
– Нет, нет, просто я рассуждаю вслух.
Смолор подошел к Анвальдту и заглянул через плечо. Он внимательно прочел запись Мааса и рассмеялся.
– Что вы смеетесь?
– Смешная фамилия – Шлоссарчик.
– А где находится этот город Равич?
– В Польше, в пятидесяти километрах от Бреслау, почти у самой границы.
Анвальдт подтянул спущенный узел галстука, надел шляпу и с отвращением глянул на свои запылившиеся ботинки.
– Смолор, вы и ваш псевдопьяница будете, сменяя друг друга, сидеть в квартире Мааса, пока он не соблаговолит явиться. Когда же он явится, задержите его и оповестите Мока либо меня.
Анвальдт закрыл за собой дверь, но тут же вернулся и поинтересовался у Смолора:
– Скажите, а почему вас так рассмешила фамилия Шлоссарчик?
Смолор смущенно улыбнулся:
– Понимаете, у меня сразу всплыло слово «шлоссер» – «слесарь». Представьте себе: женщина по фамилии Слесарь. Ха-ха-ха… слесарь без ключа или отмычки… ха-ха-ха…
Бреслау, того же 16 июля 1934 года, шесть вечера
В парке Тайхекер за Центральным вокзалом в эту пору дня жизнь била ключом. В тени его деревьев искали прохлады пассажиры, у которых в Бреслау была пересадка, служащие дирекции железных дорог, сверхурочно работающие перед долгожданным отпуском в Цоппоте или Штральзунде, шумели дети возле ларьков с мороженым, на скамейках, толкая друг друга мощными крупами, вплотную сидели служанки, полулежали легкие больные из ближней больницы Бетхесда, отцы семейств, освеженные после посещения душевого павильона или прохладной читальни на Тайхекерштрассе, дымили дешевыми сигарами и провожали ленивыми взглядами фланирующих проституток. У церкви Спасителя безногий ветеран играл на кларнете. Увидев двух прогуливающихся мужчин средних лет в прекрасно сшитых костюмах, он заиграл какую-то опереточную мелодийку, надеясь на усиленное подаяние, однако они равнодушно прошли мимо. Он лишь услышал фразу, произнесенную довольно высоким уверенным голосом:
– Хорошо, господин криминальдиректор, мы проверим этого Эркина.
Ветеран поправил плакатик с надписью «Отомстим за Верден» и перестал играть. Мужчины уселись на скамейку, с которой только что встали два подростка. Несколько секунд они разглядывали удаляющихся мальчишек в коричневых рубашках, с саперными лопатками на ремне, а затем продолжили разговор. Нищий музыкант напряг слух. Фальцет чрезвычайно элегантного высокого господина переплетался с басистым рокотом его коренастого собеседника в костюме из светлого коверкота. Гениальный слух ветерана легко выделял пробивающиеся сквозь уличный шум реплики, произнесенные высоким голосом, баритонально-басистые же терялись среди стука колес конных экипажей, грохота автомобилей и скрежета трамваев на углу Садоваштрассе и Борауэрштрассе.
– Если вы этого желаете, я узнаю, говорит ли наш разыскиваемый на… каком? Ага, ясно… На курдском.
– …
– Дорогой господин криминальдиректор, еще наш незабвенный кайзер Вильгельм называл Турцию «своим восточным другом».
– …
– Да. да. Военные контакты были всегда чрезвычайно интенсивными. Представьте себе, мой отец был членом военной миссии генерала фон дер Гольца, который помогал, кажется, в восьмидесятых годах создать современную турецкую армию. Вслед за ним в Турцию триумфально вступил Дойче Банк, построивший новый участок Багдадской железной дороги.
– …
– Мы, немцы, и сейчас помним, что в тысяча девятьсот четырнадцатом году духовный глава мусульман объявил «священную войну» против наших врагов. Так что ничего странного, что высшие турецкие офицеры обучаются у нас. Я сам был знаком с такими, когда перед войной жил в Берлине.
– …
– Можете не сомневаться. Не знаю когда, но я подам вам на блюде этого Эркина.
– …
– Не за что, господин криминальдиректор. Я надеюсь, что при необходимости вы мне ответите тем же.
– …
– До встречи в известном нам приятном местечке.
Мужчины пожимали друг другу руки, и ветеран утратил к ним интерес. Он увидел, что приближается компания подвыпивших подростков с резиновыми дубинками, и тотчас заиграл «Хорста Весселя», однако безрезультатно: в пробитую французскими пулями военную фуражку не упало ни единого пфеннига.
А в это же время на Фрайбургерштрассе, 5, Франц Губер, совладелец детективного агентства «Адольф Ендерко», внезапно утратил недоверчивость и перестал упрямо отказываться от сотрудничества. Он мгновенно потерял желание ознакомиться с удостоверением Анвальдта, больше не намеревался звонить в полицайпрезидиум, дабы увериться в том, что Анвальдт – это именно Анвальдт, прекратил экзаменовать его на предмет знания личного состава криминального отдела и местоположения восемнадцати полицейских участков, подчиняющихся управлению бреславльской криминальной полиции. Франц Губер мгновенно резко переменился, выказал готовность сотрудничать и стал предупредительно вежлив. Глядя в черное отверстие ствола пистолета, он самым исчерпывающим образом отвечал на все вопросы.
– Что именно нужно было Маасу? Какое задание он вам дал?
– Он узнал от старого швейцара барона о внебрачном ребенке, которого Оливер фон дер Мальтен прижил с какой-то горничной. Единственная женщина, когда-либо служившая у барона, сейчас проживает в Польше в городке Равич. Зовут ее Ганна Шлоссарчик. Мне было поручено установить, действительно ли у нее был ребенок от барона и что с этим ребенком стало.
– Вы сами были в Равиче?
– Нет, я послал одного из моих людей.
– И что?
– Он нашел Ганну Шлоссарчик.
– Как он смог ее разговорить? Обычно люди крайне неохотно признаются в подобных грехах.
– Шуберт, мой человек, представился адвокатом, который разыскивает наследников якобы скончавшегося барона. Я предложил ему использовать эту хитрость.
– Неплохо. И что же ваш человек узнал?
– Состоятельная пожилая дама, услыхав об ожидающем ее огромном наследстве, без колебаний призналась в своем грешке молодости, после чего так разрыдалась, что Шуберту едва удалось успокоить ее.