Приготовительная школа эстетики
Шрифт:
236
См. например, приложение к «Воспоминаниям о блаженной памяти Сократе» — «Рассуждение о букве Н» — «К ведьме из Кадмонбора» — «Разговор автора наедине с собою» — «Сомнения и наития по случаю одной „смешанной новости“ во В Н Б».
237
О чем возвещают в Лейпциге двукратным перезвоном чтобы каждый мог помчаться со всех ног в сэкономить грош. Известие о предстоящем втором курсе лекций, казалось, особенно обрадовало красивого, стройного незнакомца в расцвете сил, да, пожалуй, его одного, и он несколько раз крикнул не очень громко вдогонку расходящимся по домам стилистам:
238
Примеров исполнившихся надежд потому я (из уважения) и не называю, чтобы не напомнить о забытых и замоленных грехах таланта.
239
Среди писателей наивно-прихотливого настроения, удостоившихся похвал уже в первом томике, никак не пристало мне забывать превосходного Гебеля с его «Рейнской шкатулкой»
240
На этом месте Сон перенес меня и всех остальных в берлинский Тиргартен, что и естественно.
241
Как рассказывает Бюшинг, константинопольские сборщики «поголовных» налогов всегда носят с собой мерку, которая тотчас же отделяет свободные от налогообложения головы, поскольку они пролезают в нее.
242
Таков четвертый обет мальтийских рыцарей
243
Позднейший постскриптум, или постдиктум, уравновесит высказанное здесь суждение выражением должного уважения к великому поэту.
244
См. Лейпцигский адресный и почтовый календарь на 1803 год.
245
Настоящее имя Парацельса.
246
Согласно Четти («Естественная история Сицилии»), там первый приплод выкидывают вон, и оттого никогда не возникает опасность заразы.
247
Изучают Спинозу — не Лейбница, Шекспира — не Свифта, не говоря о его спутникам, Шамфора — не Вольтера.
248
Нищета обладания, пользования, аффекта; аффект презирает даже самое необходимое.
249
Cic. in oral. num, 23: Primum igitur eum (stilum epistolarem) e vincujis numerorum eximamus — Verba enim verbis coagmentare negligat — Habet enim ille tanquam hiatus concursu vocalium molle quiddam et quod indicet non ingratam negfigentiam de re homi is magis quam de verbis laborantis{2}.
250
Однако старонемецкие народные сказки и рассказы требуют слога и тона своего времени; Бюшинг, Тик и другие поступают правильно, все старинное излагая на старинный лад. Для Музеуса старинная легенда была повозкой, груженной наиновейшими намеками, и такое тоже допустимо, Вейссер закидал восточно-романтическую «Тысячу и одну ночь» светящимися ракетами рассудка; зато он щедро посыпал ее солью{3}.
251
Беспристрастие проскола — он заимствовал примеры прекрасного из созданий как преходящих, так и непреходящих, — принимали за прямо противоположное, за пристрастность, как будто в первых случаях
252
Lact inst de falsa relig 121.
253
Критика систем морали Шлейермахером{2} откроет новую эпоху в этике, — труд, полный ярких и горячих фокусных центров, духа античности, учености, широты взгляда. Не колесо Фортуны случайных знаний приводится тут в движение слепцом, а огненное, мощное колесо системы вращается, достойное такого ума даже по стилю.
254
Что иное это мнимое конструирование в физике и в философии, как не отвратительное смешение формы с материей, мышления с бытием; смешение, которое в действительности никогда не преобразуется в тождество — столь легко достижимое в черной бездне абсолюта; ночью все дифференции — серы, но только настоящей ночью, ночью зрячих, а не ночью слепорожденных. перечеркивающей противоположность мрака и света высшим уравнением — невидения.
255
На этом месте ринулись прочь последние поэстасы, и остались только трое слушателей среди них и прекрасный юноша, хотя и пребывавших в дурном настроении.
256
«Гаргантюа и Пантагрюэль», кн. 4, гл. 43.
257
Мощь подлинных, преодолевающих мир мистиков такова, что стоики перед ними — все равно что карлики, стоики прикрывались ледяным панцирем разума и наслаждались только тем счастьем, что никогда не были несчастны а мистики, словно четвертые ипостаси, жили в полноте бога и, подобно богу, сами никоей не чувствовали боли от мира, но всякую боль любовь обращала им в наслаждение и всякое принесение жертву — в обретение даров, и, пожалуй, одной радости недоставало им — радости страдания. Кто хочет узнать, сколь всемогущей бывает идея и сколь прекрасной — смерть, тот пусть приблизится к смертному одру мистиков и тогда пожелает если не жить, то хотя бы умереть, как они...
258
Известно, что Австрия нередко умножала свои владения посредством заключения браков.
259
Что{2} содержится в лекции о Гердере, касается не столько его душевного склада, сколько моих чувств. Новый мрачный могильный холм — это для дрожащей руки не конторка и не мольберт, чтобы рисовать на нем того, кто погребен под ним. Но в своем жизнеописании — если только жизнь летучая и улетучивающаяся перед вечным Я заслуживает труда описания — я вывешу царственный образ Гердера, и от тех немногих лет, лет дружбы, лет Эдема, которые я прожил смеете с ним, соберу лучи, чтобы ими прочертить линии его души. Конечно, последние годы его жизни — тяжкая боль для всех любящих его; не дожил он до своей славы, и созвездие это, как Лессинг, зашло за горизонт, бледное, затуманенное, скрытое облаками времени.
260
«Инстинкт игры» (взятый Шиллером в долг у Канта) распадается на высший инстинкт материала и формы, и конечного синтеза никак невозможно достичь.
261
Пусть Шеллинг посвятит себя натурфилософии; редкое сочетание фантазии, глубокомыслия и остроумия даст в итоге второго Бэкона, которого — второй упорядочивающей мировой души — недостает колоссальному распавшемуся на атомы миру опытного знания.
262