Пригов и концептуализм
Шрифт:
SECONDA RIFLESSIONE BANALE SUL TEMA:
LE BUONE COSE DI PESSIMO GUSTO
Le buone cose di pessimo gusto:
saranno anche di pessimo gusto
per`o son cose buone, e non avendole
il desiderio d’averle non solo
non `e per niente pessimo bens`i
pure legittimo, non son le cose
che in fondo sono pessime ma chi
si picca di distinguere, —
de gustibus
non disputandum est
— di conseguenza
si ha un bel cattivo gusto a giudicare pessime
cose di gusto anche pessimo buone
[615]
.
To,
3. Работа над Приговым сопровождается сильным искушением писать «под него» или под его воздействием (например, о том, что происходит в Италии в связи с настоящим экономическим кризисом и как наша политика встречает подобную ситуацию). Может быть, у меня получился грубо политический стишок. В заключение, хотя бы в качестве курьеза, мне хочется привести его:
* * *
Lass`u quelli l`a improwisan la manovra
Quiggi`u noialtri a guardare come gonzi
E ti vien proprio da sbottare: st… onzi!
Che mi sfilate il grano ancora e ancora
Che potevate dirlo prima che stavamo
Sull’orlo di un vasone spuzzolente
Che in crisi risultiamo globalmente —
E ci vorrebbe il commissario Montalbano
О Cattani…
Manovra
da piovra!
[617]
Хольт Майер
ПЕРЕВОДИМОСТЬ АЗБУК:
«Янки гоу хоум» и концептуальный шибболет[618]
Но пасаран
Д. А. Пригов, 3-я Азбука
Перевод как о-писание
О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о
О-о-о-о-о-о-о-о — ООН
Главным объектом исследования в этой статье являются «Азбуки» Дмитрия Александровича Пригова, а основной методологический интерес заключается в возможностях их переводимости. Слово «шибболет» фигурирует в этом контексте. Фраза «Янки гоу хоум» («Yahnki gou khoum») из третьей «Азбуки», в свою очередь, находится в центре внимания, так как симптоматически относится к проблеме переводимости «Азбук». Она и является шибболетом. Эта фраза симптоматическая, потому что не может быть переведена, а может быть лишь дословно отображена или воспроизведена в виде «о-писания». Под о-писанием подразумевается не только изображение или изложение сведений (descriptio, relatio), но и вид письма, который буквально обходит предмет, т. е. дает сведения о его (дискурсивном) окружении. «Перевод» в этом случае превращается в воспроизведение прагматики коммуникативной ситуации.
Такого рода воспроизведение характерно и для шибболета. Из-за того, что такая прагматическая маркировка касается сущности концепт-арта и международного концептуализма (как и искусства инсталляции), речь тут может идти и о «концептуальном шибболете».
Необходимость перевода как «о-писания» и, таким образом, как не-перевода не только вызвана практической работой над переводами «Азбук», но и затрагивает и коммуникативный уровень концептуализма — уровень дискурса (по которому концептуализм Пригова можно отнести к категории последовательного поставангарда). О-писание действует также и в сфере медиальности и метамедиальности «Азбук» в случае их перевода на иностранный язык. Это немаловажно в случае тех «Азбук», которые автор называет[619] визуальными (например, 15, 18–19, 21–25). Но все «Азбуки» в определенной степени визуальные. Это касается не только их орфографического вида, но и культурно-медиального окружения. Здесь мы имеем дело с «описанием» в геометрическом, визуальном смысле — с совершением криволинейного движения[620].
И в переводе фраза «Янки гоу хоум» («Yahnki gou khoum») подлежит не столько переводу — тем более на английский, — сколько переписыванию как о-писанию.
Третья «Азбука»
Фраза «Янки гоу хоум» («Yahnki gou khoum») неоднократно встречается в третьей «Азбуке» (1983). После первых двух «Азбук» (1980), положивших начало непрерывному созданию азбук, началась комплексная работа над текстами схожего типа, выстроенными в алфавитном порядке, из-за чего задача их перевода значительно усложнилась.
Первая «Азбука» — пародия на политические буквари в стиле Маяковского и Маршака, вторая «Азбука» — своего рода «военный алфавит». Начиная с третьей «Азбуки» Пригов работает с последовательно выстроенными буквами, но не с их положением в языковом коде, а с буквами как некоторым <обратным индексом> (практик) официальной советской филологии[621]. Таким образом, в третьей «Азбуке» происходит игра между собственно дискурсивным уровнем и мета-дискурсивными практиками. Момент культурно-прагматического позиционирования усиливается в последующих «Азбуках», начиная с четвертой, где азбуки связаны с литературой и филологией как концептуализмом. Позже, в 7-й и 8-й «Азбуках», при работе с первой строкой из «Евгения Онегина» (в 7-й — «по методу Пригова — Монастырского») в качестве дискурсивного окружения изображается русско-советская филология в «алфавитном порядке».
В третьей «Азбуке» каждый раздел начинается с грандиозного повтора определенной буквы. Этот повтор колеблется между сильным подчеркиванием и беспомощным заиканием. Такое свойство, ставшее неотъемлемой частью всех следующих азбук, делает невозможным их перевод близко к тексту. Именно первая серия «Азбук» (с третьей по восьмую, 1983–1984), которая заканчивается второй онегинской «Азбукой» и образует своего рода концептуалистский аналог к комментарию Лотмана о романе в стихах «Евгений Онегин» (1983), порождает автофилологическую тенденцию, проникающую в большинство последующих азбук. При этом повтор соответствующей буквы с подчеркиванием и заиканием в третьей «Азбуке» — это идеальное вступление: изображенный алфавит балансирует между абсолютным авторитетом и полным бессилием и безвластием.