Приговор олигарху
Шрифт:
«Заранее заготовила фразу! – отметил про себя Бессонов. – Ничего, голубушка, сейчас ты слетишь с колеи, по которой хотела выехать…»
– Должен сообщить вам, что Сургучев интересует следствие не особенно сильно, – небрежно сказал Бессонов, давая понять, что разговором о Сургучеве дело не ограничится. – Гораздо больше нас интересует ваша роль в организации этого преступления.
Несмотря на некоторую ограниченность, не позволившую Бессонову продвинуться по службе в Конторе, он имел большой опыт ведения допросов и был уверен, что умеет строить фразы так, чтобы собеседник не успевал за его заранее заготовленными провокациями, начинал нервничать, путаться и в конце концов сдавался – давал именно те показания, которых ждал от него Бессонов.
– Я… – растерялась Лилия Николаевна. – Какая моя роль?..
«Отлично! – отметил Бессонов. – Она уже тепленькая. Прореагировала только на начало фразы. Надо добивать, пока не очухалась».
– Я уже сказал вам, в чем именно вас подозревают, – сказал он, заставляя Лилию Николаевну вспомнить его предыдущую фразу и пропустить мимо ушей слова, которые он говорит сейчас, создавая таким образом для нее ситуацию постоянного цейтнота. – Только от вас самой зависит, ограничимся ли мы этим обвинением. Ведь может всплыть гораздо больше, не правда ли?
– Неправда! – с трудом выдавила из себя Лилия Николаевна.
Казалось, она готова была заплакать. Этот нахальный чекист говорил так уверенно, что ей казалось, будто он знает о ней все – и о том, что она послала Сургучева следить за Панфиловым, о том, что она собиралась устранить Панфилова со своего пути, и наверняка он все знал и о смерти ее главного конкурента в борьбе за наследство мужа – Славика Воловика.
– Я не виновата! – пролепетала она. – Не надо ничего больше добавлять! Я только попросила его найти одного человека, и все. Клянусь вам! Я не знаю, как он оказался в этой квартире, не знаю, кто и за что его убил. Я вообще ничего не знаю! Говорят, с ним вместе была убита какая-то женщина? Так вот, я не знаю, кто она такая и какое отношение имеет к ней Алексей Сургучев.
– Я уже сообщил вам, что Сургучев нас не интересует, – оборвал ее Бессонов. – И не надо устраивать здесь истерику. Иначе я буду вынужден отвезти вас к нам. Уверяю вас, там разговаривать вы будете гораздо спокойнее. Да и далеко оттуда ходить не надо…
– Что вы имеете в виду? – испуганно уставилась на него Лилия Николаевна.
– Арест, – коротко сообщил Бессонов. – Что же мне еще иметь в виду?
– Почему арест? – забормотала Лилия Николаевна. – Почему арест?
– А как вы хотели? – пожал плечами Бессонов. – Вряд ли в моих силах уберечь вас от этого…
Он намеренно бросал ей приманку, за которую она должна была немедленно ухватиться. Если она сейчас сумеет успокоиться и начнет вспоминать начало разговора, то сообразит, что он фактически не сказал ничего, что можно было бы расценить как непосредственную угрозу в ее адрес – лишь намеки и недомолвки.
Но ей не надо было давать возможности успокоиться – пусть она увидит путь к спасению и ухватится за возможность договориться с Бессоновым.
– Не говорите так! – взволнованно ухватилась за его слова Лилия Николаевна. – Вы можете многое для меня сделать, я уверена в этом! Стоит вам только захотеть. Я очень высоко ценю людей, которые помогают мне справиться с жизненными проблемами.
– Я вас слушаю, – сказал Бессонов пустую фразу, подталкивая Лилию Николаевну к активности своей «бестолковостью». – Что вы хотите сказать?
– Не знаю, право, как вы к этому отнесетесь, – неуверенно начала Лилия Николаевна, не имевшая прежде дела с людьми из Конторы и поэтому испытывающая некоторую осторожную робость.
– Я всегда хорошо отношусь к серьезным предложениям, подкрепленным конкретными делами, – сказал Бессонов, зная, что она примет его слова за некое согласие и ринется в атаку.
– Так что ж тогда ходить вокруг да около! – воскликнула Лилия Николаевна. – Я предлагаю вам тридцать тысяч за то, чтобы вы оградили меня от всех неприятностей, связанных с этой историей.
– Тридцать тысяч? – повторил Бессонов неопределенным тоном. – Вы предлагаете мне тридцать тысяч?
– Я, конечно, понимаю, что неверно оценила ситуацию и назвала не ту цифру, – заторопилась Лилия Николаевна. – Но вы меня, надеюсь, простите! Я так неопытна в подобных делах. Я понимаю, что эту цифру надо удвоить, не правда ли? Этого будет, надеюсь, достаточно? Если нет, то назовите свою цифру.
Бессонов понял, что она перехватила у него инициативу. Даже тон разговора поменялся. Она теперь чувствовала себя гораздо увереннее, потому что знала, что ей удастся его купить, дело только в сумме, которую придется за это заплатить.
А Бессонов, наоборот, был выбит из колеи тем, что «промазал» с самого начала. Он слишком низко себя оценил, и она через несколько секунд догадается об этом. Неизвестно тогда, чем все это вообще закончится. Не поползут ли ставки вниз? Надо соглашаться, и немедленно!
– Я не буду злоупотреблять вашей неопытностью, как вы выразились, в подобных делах, – сказал Бессонов. – И не стану выкручивать вам руки. Речь, как вы понимаете, идет не о корыстных намерениях, а только о том, что предстоят расходы на то, чтобы разрешить ваши проблемы. Думаю, что названной вами суммы хватит. Но вот беда! Чтобы предпринять срочные эффективные шаги, необходимо начинать немедленно, прямо сейчас…
– Вы хотите сказать… – начала Лилия Николаевна, но Бессонов ее перебил:
– Да, именно это я хочу сказать, – широко улыбнулся он. – Я могу подождать от силы час вместе с вами за этим столиком.
– Не стоит утруждать себя, – ответила Лилия Николаевна, и Бессонову показалось, что он уловил явственный оттенок презрения в ее голосе. – Я не заставлю вас ждать слишком долго.
С этими словами она открыла черную сумочку, которая во время разговора лежала у нее на коленях, достала из нее и положила на столик одну за другой шесть банковских упаковок.
Бессонов машинально оглянулся, но их отгораживали от остального зала легкие полупрозрачные занавески, сквозь которые невозможно было разглядеть подробности происходящего за столом.