Приговор воров
Шрифт:
Набрав номер, он терпеливо ждал, когда снимут трубку. Дождавшись, он проговорил:
– Алло? Петя? Рустам говорит… Понятно, что разбудил. Но время не терпит. Есть кое-какие сообщения по делу, которое ты мне поручил. Что?.. Нет, до утра не подождет. Приезжай к «Ривьере». На то самое место, где мы сегодня встречались. И друга своего захвати. И братков побольше. Сколько? Сколько можешь, столько и захвати. Чем больше, тем лучше. Зачем? Потом объясню… Да! Я могу опоздать. Поэтому подождите меня пару часиков. Понятно? Ну, вот и ладушки. Значит, договорились.
Человек со шрамом, называвший себя Рустамом, отключил телефон. Он огляделся и направился к ближайшей проезжей части.
Ему нужно было поймать такси. Для курортного города такси в любое место и в любое время было делом обычным. Куда угодно довезут, только денег заплати. Деньги были проблемой для человека со шрамом.
Впрочем, теперь он эту проблему решил.
Убийца очень любил шоколад. Не сладости вообще, а именно – шоколад. Шоколад был для него чем-то большим, чем просто сладость. Как символ солнечного и счастливого детства, которого у него никогда не было.
Он медленно помешивал в кастрюльке бурлящий шоколад в номере безвестной гостиницы захолустного города, куда он уехал, после того как на аэровокзале убил министра. Его неотступно преследовало то, что он знает, что он увидел в глазах умирающего министра.
Не только министра. А в глазах всех тех, кого он на своем веку убил.
Немалый получился бы список…
Это была смерть.
И что самое странное – как он сейчас понял, – у того, кого он убивал, было его лицо.
Это было как смотреться в зеркало в темноте.
Из-за этого, наверное, невыносимая боль.
Только почему он раньше об этом не думал?
Он выключил плитку, накрыл кастрюльку с шоколадом крышкой, положил полотенце на крышку и прошел в гостиную. Уселся в кресло, дотянулся до пульта управления и включил телевизор.
В уши ударило шипение, а глаза ослепило множество черных точек на мерцающем белом фоне.
Он с размаху стукнул по кнопке «Stop». И несколько минут сидел, сжав изо всех сил зубы, чтобы они не стучали. Сил не было даже для того, чтобы вытереть пот, заливавший ему глаза.
«Это же всего-навсего неполадки на местной станции. Тысячи раз так было, я тысячу раз этот белый экран с мерцающими точками видел…»
Положив трясущейся рукой пульт на журнальный столик, он вышел из гостиной, прошел по всему номеру, включая в каждой комнате свет. Вернулся к электроплитке и зачем-то вылил сварившийся шоколад в раковину. Несколько капель, упавших на пол, свернулись там черной кровью. Тогда он потушил свет, закрыл дверь, ведущую в комнату, и запер ее.
Потом занавесил банным полотенцем большое зеркало в прихожей и повесил наволочку на зеркало в ванной.
Закрылся в спальне и ничком упал на кровать.
«Что со мной?»
Несколько мгновений перед смертью ощущаются началом умирания. Несколько мгновений, отложившись в сознании и памяти, и определяют абстрактный до этого образ смерти; как лицо, расплывающееся в темноте, вспыхивает от нечаянного фонаря – и складки возле губ, и зажмуренные глаза отчетливо видны.
«За мою жизнь – сколько таких мгновений я пережил, безголосых смертей сколько пережил…»
И, конечно, у каждой смерти было свое лицо. Потому что каждый раз он ощущал ее приближение по-разному – скорчившись в тесной норе, а пули, стелющиеся поверху, шевелят волосы на голове; прямо по бесконечной пустой улице, вздрагивая от ощущения, что оптический прицел направлен в спину; всаживая узкий нож в податливое живое мясо – умирая ночами каждой смертью, которой уже когда-то умирал…
Он помнил, как это случилось с ним в первый раз. Нет, не тогда, когда он убил первого в своей жизни человека, – гораздо позже, когда он осознал впервые в жизни, что убил.
Это было год назад…
Он вступил в ущелье между двумя глухими железными холодными стенами. Прошел до первого поворота. Повернул туда, где, по его мнению, и находился источник подозрительных шорохов.
Вот, вот… еще несколько шагов.
Внезапно он услышал тишайший хриплый шепот совсем рядом. В двух шагах буквально. Кажется, за следующим поворотом:
– Время?
– Все.
«Что за странный диалог? Не понимаю смысла».
А понял он смысл, когда до него долетела следующая фраза, но не оттуда долетела, откуда первые две, а сзади. Фраза позади него родилась, голос, донесший ее, прямо за его спиной прозвучал:
– В клетке!
Он моментально обернулся – сработал инстинкт самосохранения – и бросился на землю. Под ноги предполагаемому неприятелю.
Примерно за четверть секунды до того, как его руки коснулись промерзшей почвы, над головой его грохнул выстрел, осветив на миг оказавшиеся грязно-зелеными шершавые стены гаражей.
Вслепую, уже лежа на земле, он выбросил вперед руки и наткнулся ими на чьи-то ноги.
Понимая, что медлить нельзя, что следующая пуля того, кто так неожиданно отрезал ему путь к отступлению, наверняка достигнет цели, он сжал ткань штанин в горсти и изо всех сил дернул на себя. Грянул второй выстрел, и раздалась вслед за ним матерная брань.
Пуля, ушедшая вверх, цокнула о металлическую стену гаража, а человек, пославший ее, грохнулся на землю.
Сзади него послышались голоса двух человек, и он, изогнувшись змеей, вполз на барахтающееся тело и, нащупав мокрое и страшно холодное лицо, размахнулся и ударил рукоятью пистолета в лоб.
Тело перестало извиваться, оно стало податливым и неожиданно тяжелым.
Шорох. Голоса сзади.
Он обернулся и несколько раз выстрелил почти наугад в расплывающиеся на фоне темного неба силуэты. Родился стон, забился в ущелье гаражей и умер.
Исчез один силуэт.
Второй – мелькнул и пропал там, откуда появился.
«Так, все, надо сваливать отсюда. Скинуть ствол куда-нибудь и свалить как можно дальше. Заказ я провалил. Меня засекли и едва не убили. Провалил заказ. Не убил того, кого должен был убить. Самый лучший киллер на земле провалил свой заказ. Первый раз в жизни. И, наверное, последний. Хочется верить».