Приговор
Шрифт:
— Да, это так, но продолжительность психоза моей сестры позволяет думать, что нечто намного большее, чем из ряда вон выходящее событие, привело к этому.
Они как будто остались в комнате вдвоём. Никто не смел дышать, не то что говорить. Доктор продолжал: — Как я сказал ранее, человеческий мозг действительно удивительный орган, необходимый для продолжения жизни каждого, без которого невозможно даже простое дыхание и биение сердца. И этот замечательный орган может нас и защищать, — он помедлил, и тишина стала звенящей, — Я думаю, что срыв пациентки может быть связан с предыдущей травмой. Он также может быть следствием отёка сосудов головного мозга во время
Эмили лишилась речи. Она посмотрела на доктора и на Джона и, заикаясь, произнесла:
— Из-извините, вы…
Голос Джона перекрыл её слова:
— Я правильно понимаю, вы думаете, что Клэр намеренно остаётся в этом состоянии? Вы хотите сказать, что она притворяется?
— Н-нет, мистер Вандерсол. Я уверен, что она действительно в психотическом состоянии. Она явно бредит, в блаженном неведении о том, что вокруг и каким бременем является её поведение для других. Я также верю в то, что она не знает ни о том, что она мать, ни о судьбе её мужа. — Эмили уже хотела возразить, когда он добавил, — Я не спрашивал её об этом напрямую, миссис Вандерсол, ваши указания выполняются; но для того, чтобы пробиться к миссис Роу… мисс Николс, я затрагивал схожие темы, и они не производили на неё эффекта. И я могу сказать, это стыдно признать…
Джон прервал его:
— Доктор, не могли бы мы с женой продолжить этот разговор наедине?
— Да, я пони…
Эмили остановила его:
— Нет! Мне нужны ответы, и я уверена, остальные присутствующие тоже должны знать. Во-первых, Клэр плохо, больно?
— Миссис Вандерсол, пациентка находится в состоянии стабильного комфорта, что и является проблемой, я уверен в этом.
Все в комнате повернулись к Эмили. Со стороны это напоминало просмотр теннисного матча: головы поворачивались в одну сторону, а потом в другую.
26 июля 2016
Сегодня мисс Бэли попросила меня зайти пораньше. Она спросила, могу ли я сводить Клэр на прогулку, раз она так хорошо ведёт себя, когда я приношу ей еду. Было большое совещание, посвящённое её диагнозу, прогнозам и лечению. Все задействованные в лечении и уходе за ней должны были присутствовать. Я бы тоже хотела, но там была Эмили, так что к лучшему, что меня не позвали.
Я знаю, что должна написать про прогулку. В этом смысл, правда? Записывать мои мысли и комментарии, чтобы потом сравнить и увидеть, есть ли прогресс, и копился материал для моей книги. Да, но вот в чём штука — я не хочу. О, я хочу быть рядом с Клэр. Я хочу помочь ей, но не как журналист, который должен быть непредвзятым. Видимо, я выбрала не тот проект.
И должна сказать, что не помню, как вернулась к чтению. На обратной дороге из «Эвервуда» я остановилась у супермаркета и купила бутылку вина. Нет, не просто бутылку — огромную бутылку!
Сегодня я очень пожалела об этом.
Я зашла в её комнату, и — сюрпри-и-из!.. — Клэр сидела на стуле у окна. Увидев меня и услышав мой голос, она подошла к столу с едой. И, на минуточку, — она только что поела! Я объяснила, что веду её на прогулку. Сначала она не отреагировала. Я продолжала говорить об улице. Наконец, она встала. Я подошла ближе, как делали другая служащая и Эмили. Клэр не двинулась. Мне пришлось взять её ладонь и положить себе на руку.
После этого мы шли под руку через всё заведение. У меня защемило сердце, когда, выйдя на улицу, она не подняла глаз. Она смотрела вниз и шла, куда я её вела. Я помню её рассказы об озере в поместье Роулингса. Она рассказывала, как любила бывать на природе, чувствовать бриз и солнце на волосах и коже. Я ждала признаки узнавания или волнения, но не было ничего.
Мне было ненавистно то, что её связали месяц назад в кафетерии, когда наши глаза встретились первый раз. Но, если честно, я бы предпочла негативную реакцию, чем никакую. Думаю, я закончила на сегодня с писаниной. Мне нужно ещё вина!
Микаэль, Николь и Джон закончили обед, а Эмили всё гоняла еду по тарелке. Она слышала голоса, но в её голове вертелись слова доктора Фэйрфилда: «…пациентка находится в состоянии стабильного комфорта, что и является проблемой…». — Она с возмущением восприняла слова доктора о том, что уход за Клэр был слишком хорош. Он практически обвинял Эмили за её указания и продолжал рассуждать о привычке Клэр подстраиваться и адаптироваться.
Эмили мысленно спорила — слишком хорош?! Её сестра отстранилась от этого мира и жила в своём собственном, нереальном. Как он только мог думать, что это слишком хорошо? Кроме того, его слова не были поверхностными. Было ли это существенным препятствием в предыдущем исследовании — поверхностные данные? Единственное, как он мог узнать о прошлом Клэр, это из первых рук, от тех, кто был там, был на допросе Клэр и Энтони. Очевидно, что это не так. Он должен был изучить не только показания Эмили, которые, она должна признать, были косвенными, но и прочитать книгу Мередит. Да, книга, она ближе к истине, но и в ней был вымысел. Правда слишком ужасна, чтобы её переварили читатели.
Так что? Клэр смогла выжить, подстраиваясь и адаптируясь. Потому что, если она этого не делала, Энтони наказывал её. Сегодняшняя ситуация и близко не была такой же. Как доктор мог предполагать обратное?
Он как раз сказал, что поведение Клэр формирует адаптация к обстоятельствам. Но, не позволяя ей встать лицом к лицу перед последствиями прошлого, они позволяют ей жить в своём выдуманном мире.
Эмили видела это так, что она создала для сестры безопасный рай, который та отвергала.
Взрыв смеха вернул Эмили к действительности. Сфокусировав взгляд, она увидела, что Микаэль хихикает, в то время, как Николь выдувает пузыри в чашке с молоком.
— Николь! Что ты делаешь? Не учи своего кузена этим вещам! — Необычно резкий тон Эмили удивил всех присутствующих. Она заметила шок в глазах мужа.
Глаза Николь, которые секунду назад искрились от смеха, заблестели от слёз.
— Извини, тётя Эм.
Джон встал и потянулся за тарелками детей. Сдержанным тоном он сказал:
— Всё хорошо, милая. Тётя Эмили устала. Ничего страшного. Как насчёт того, чтобы вам обоим пойти наверх, Бекка наденет на вас пижамы, а мы сделаем попкорн?
Взглянув исподлобья, Николь спросила: — Мы можем посмотреть кино?
— Конечно, можем, — голос Эмили смягчился. — Я устала, извини за грубость. Если вы поторопитесь, мы можем все уютно устроиться на нашей кровати. — Когда звук маленьких торопливых ножек стих, а вслед за ними ушла и няня, Эмили уронила голову, заливаясь слезами. Только когда руки Джона стали массировать её плечи, она нашла в себе силы спросить: — Ты думаешь, он прав?