Приговоренный дар. Избранное

Сибирцев Сергей Юрьевич

– Сволочное состояние – лежишь и ни в одном глазу! Сглотнешь пару рюмок «армянского» и опять в постель. А в постели супруга. Спит себе… И заметьте, спит, скотина, с отменным аппетитом! А почему бы не спать-почивать? С пустой-то головой. Да, эта женщина – мать моих детей. И больше ничего. Эта женщина для меня давно чужая. Жить, заметьте, с чужой женой – в этом что-то есть. В особенности с женой друга. У вас нет опыта спанья с женой друга? Очень пикантный опыт. А спать с собственной женой, которая для тебя – есть чуждый элемент… Спать с собственной женой после десятков лет брака – это извращение! Это настоящее издевательство

над своей природой. По вашим глазам вижу – тема для вас близка. Верно, мистер незнакомец? А ведь спите с собственной женой?

– Если вам так интересно, – я разведенный. И, к сожалению, пикантных опытов не производил.

– А-а! Все-таки жалеете, что не совратили супруженцию дружка. Сочувствую, так сказать. Еще есть время наверстать, а?

– Я несколько неверно выразился насчет сожаления. Я сожалею, что не могу порадовать вас описанием подобного опыта. Вот и все.

– Э-э, батенька, проговорились, и нечего отпираться. Дело-то житейское, как говорил старина Карлсон. Читали в детстве про проказника Карлсона, а? Детская классика. Отменный мужчина этот Карлсон. Плевать он на всех хотел. Потому что жил по природе, по естеству.

– А если ее расстрелять? Не мечтали о таком опыте?

– Кого расстрелять? Не понял вас.

– Вашу домоправительницу. Жену.

– Это еще зачем?

– Чтоб бессонница не мучила, и вообще… Для опыта.

– Милый мой! Я что, похож на мастера мокрых дел, да? В моем лице присутствуют черты кровожадности, да? Трезвый человек, и такую ахинею несете. Я деньги делаю, не трупы. Делать трупы – это другая специализация. А я, мистер, профессионал! Я знаю…

– Извините. Я пошутил. Простите за некорректную шутку.

– А потому что брезгуете пить железнодорожный коньяк. Бережете свое драгоценное здоровье. А скажите-ка, зачем вам хорошее здоровье? Вы кто? Может, вы агент ЦРУ? По вашим глазам вижу – опять попал в яблочко! Заметьте, я превосходно стреляю. Я отменный стрелок! У меня карабин – именной, заметьте, – от самого премьера. Вы разбираетесь в оружии? Агент ЦРУ обязан разбираться в оружии.

– Вы можете заказать. И вашу жену отстреляют по всем правилам наемного убийства.

– Вы, агент такой могущественной конторы, предлагаете мне, мужу, который… Слушайте, а ведь вы киллер! Черт возьми – по всем вашим повадкам, – вы киллер. Наемный заурядный палач.

То-то я чувствую от вас специфический запашок. Могильный, окончательный. Не бойтесь, я не собираюсь стучать. Убивайте себе на здоровье. То-то я смотрю на ваши руки… Сосредоточенные такие, спокойные, неласковые, непотеющие. Профессиональные руки наемника. А зря вы не пьете. Боже, как же хорошо эта гадость легла на душу! А закажу-ка я вам салатец морковный. Для вашего брата – морковка – это все… Эй, голубушка! Да-да – я тебя. Запиши спецзаказ. Вот для этого симпатичного мистера парочку морковин. Вам как – покрошить, или целиком предпочитаете?

– Извините нас, ничего не нужно. Господин шутить изволит.

– Да не стесняйтесь, е-мое! Все за мой счет. Мистер, стесняется признаться, что зарабатывает деньги трудным и неблагодарным ремеслом. Его ремесло требует каждый день морковки. Чтоб глаза не уставали, чтоб зорче… Чтоб через пять минут спецзаказ стоял у меня на столе! А мне еще полштофа этой же гадости. И, знаешь, голубушка, сделай глазунью на сальце. На солененьком сальце.

Уважаю соленые шкварочки. Утеха детства!

Запись вторая

Не существует на свете более изящного и старинного рукомесла, как истребление своих ближних. И пока существует человек, он приумножает способы по устранению ближних из этой жизни. Еще до всех законопоучительных библейских заповедей человек разумный, становясь все более изощренным и опасным для всего сущего земного, прежде всего оттачивал свое мастерство на ниве смертоубийства себе подобных.

В свое время пришедшие христианские века ни в коей мере не пошатнули всей его мировоззренческой кровожадной сущности. Не звериной, а именно человеческой ненасытной (и никогда не насыщаемой) кровожадности.

Я никогда не задумывался о подобных хрестоматийных мудреных категориях, пока лично не соприкоснулся с этой самой как бы потаенной, неафишируемой стороной человеческого бытия.

Безусловно, я догадывался, что человеческое существо в настоящем своем обличии – есть настоящее исчадие земного ада.

И все дьявольские похоти и прихоти уживаются в повседневной жизни неообывателя, как уживались и у давно сгинувших его предков, о пошлой и героической жизни которых он в некоторой степени осведомлен. Причем эта историческая просвещенная осведомленность абсолютно ничего не меняет в его нынешнем цивилизованном представлении о своей всегдашней и, в сущности, заурядной смертоносной сути.

И я в точности знаю, что не прослыву оригиналом, раздаривая направо и налево свои унаследованные природные органичные привычки и инстинкты по членовредительству и убиению себе подобных существ.

Будучи по призванию русским интеллигентом, я однажды вообразил себя в некотором роде уникумом, то есть как бы не от мира сего. Я решил изжить из своей сущности естественные кровожадные наклонности. Самостоятельно выкорчевать их из себя.

Расстаться со своими милыми человеческими привычками я захотел с вполне прагматической целью, – выбраться, выброситься из этой человеческой стаи. Превратиться, преобразиться в отпетого одиночку, презирающего эту сбитую общими кровожадными интересами стаю. В конце концов избавиться от повседневной рутинной привычки сосать сужую приевшуюся человеческую кровь.

Я попытался стать гурманом, которому в пищу пригодны лишь природные злаки, овощи, фрукты и обыкновенная родниковая хрустальная вода.

Я попытался стать эстетствующим недотепой, которому наплевать на свою жизнь, на свое человеческое естество.

Я попытался отринуть и забыть скуку своей прирожденной человеческой ограниченной органичности.

Я попытался влезть в чудесное чистое воздушное платье городского схимника-созерцателя.

Я не стал верить в христианского Бога, не покаялся у православного попа. Я просто разрешил себе смотреть на себя, на окружающую жизнь как бы со стороны. Стать ближе к зверю, к стулу, к этой чарующей русской картине, которая не собирается сотворить из меня остывающий труп… Этому стулу, этой волшебной мягкой поленовской картине «Московский дворик» я нужен живой, с теплым уставшим задом, с живыми благодарными глазами. И зверю по прозвищу Киллер я очень еще пригожусь, потому что он мой домашний кот, который всегда хочет жрать, всегда жаждет моей редкой ласки…