Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой
Шрифт:
А как же закон, спросим мы себя. При чем тут интуиция и опыт, если есть закон, вроде бы одинаковый для всех?
Не могу не вспомнить историю, услышанную мной в следственном изоляторе «Матросская Тишина».
Со мной в камере сидел человек по прозвищу Американец. Он был русским эмигрантом, получившим вид на жительство в США. Однажды он просидел полгода в американской тюрьме и много об этом рассказывал.
Он жил в Калифорнии, в двухэтажном доме, на первом этаже, а на втором этаже жил его сосед. Этот сосед очень любил
Ему грозило до двадцати лет.
По американским законам любой задержанный вправе рассчитывать на скорый и справедливый суд. Любой арестант, от мелкого воришки до убийцы, обязан предстать перед судьей в течение месяца. Если за месяц арестант не подготовился к защите – судебное заседание, по согласованию с обвиняемым, можно отложить еще на месяц, но не более.
У Американца не было денег на хорошего адвоката: его защищал бесплатный адвокат, предоставленный штатом Калифорния. Адвокату потребовалось время для подготовки линии защиты. Каждые тридцать дней Американца вывозили в суд, чтобы он лично мог заявить, что не возражает против переноса его слушаний.
Так прошло полгода. Наконец была назначена дата судебного заседания.
На суд Американца нарядили в пиджак, рубаху и галстук. Он прибыл в здание суда, закованный в цепи, но никелированные браслеты спрятали под манжеты рубахи и вдобавок скамью подсудимых отгородили особой кисейной занавеской. Это было сделано для того, чтобы присяжные заседатели не видели, закован ли человек в цепи. Прибыл он из тюрьмы под конвоем либо пришел с воли, своими ногами? Присяжные не должны были этого знать: такая информация могла повлиять на их решение.
На суд явился полисмен, арестовавший нашего Американца с чужим оружием в руках.
– Обвиняемый является этническим русским, – сказал судья. – По законам штата Калифорния вы, офицер, должны были зачитать ему его права на его родном языке. Вы обязаны были иметь при себе специальный блокнот-разговорник, в котором права обвиняемых переведены на все основные мировые языки, включая и русский язык. Скажите, был ли при вас такой блокнот в момент задержания подозреваемого?
(Мы помним, что это такое – зачитать права, мы все смотрели голливудские фильмы и знаем текст наизусть: «Вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на адвоката, всё, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде…» – и так далее).
– Нет, ваша честь, – ответил полисмен. – Выходя на дежурство в тот день, я забыл блокнот в участке. Я увидел, что подозреваемый хорошо владеет английским, и зачитал ему его права на английском языке. Не на русском.
И тогда судья ударил деревянным молотком.
– Подозреваемый невиновен. Арест произведен с нарушением закона.
В тот же день Американца освободили.
На следующий день ему выплатили компенсацию за все месяцы, проведенные в следственной тюрьме: недополученную заработную плату за полгода, 18 тысяч долларов. И специальный чиновник вдобавок проследил за тем, чтобы Американца восстановили на том же рабочем месте, которое он занимал до ареста.
Прошло двадцать лет с тех пор, как я услышал эту удивительную историю. Я навсегда ее запомнил.
О чем она? О торжестве закона. О том, что есть на планете места, где закон действительно превыше всего.
Хотим ли мы, чтобы закон в России работал так же? Хотим ли мы, чтобы отмерли негласные правила, «понятия», обычаи, традиции? Чтобы повсюду торжествовал только закон и ничего, кроме закона? Хотим ли мы, чтобы перед законом были равны все: президенты, депутаты, олигархи, воры, рядовые граждане?
Лично я не знаю. У меня нет однозначного ответа.
Одних бьют, потому что «положено» бить. Другие сидят, потому что «должны» сидеть. Третьи воруют, потому что «могут себе позволить». Четвертые берут взятки, потому что «как же не брать, если все берут».
Закон – не главное. Над законом есть еще что-то. Личные убеждения. Профессиональная мораль. Интуиция. Божья правда. Авторитет. Заслуги. Личные качества. «Хорошего человека» можно и не сажать. «Плохого человека» посадить можно и нужно.
Украл две банки соленых грибов – тебе дадут пять лет общего режима.
Украл 200 тысяч тонн нефти – тебе будут жать руку и улыбаться.
Народ – отдельно. Закон – отдельно. Государство – отдельно. Правда – отдельно. Бог – отдельно. Милосердие – отдельно. Деньги – отдельно.
Ничто не связано ни с чем, у каждого своя правда, свои аргументы, свои ценности.
Когда все это изменится? Нужно ли это менять? Кто это поменяет и как?
Неизвестно.
В XVIII веке уголовным преступникам в России вырывали ноздри, а на лбу ставили татуировки «вор» или «кат», что значило «каторжанин». Иглами, укрепленными в деревянном основании, пробивали кожу арестанта на лбу, а затем места уколов натирали порохом. Эти татуировки назывались «пороховыми» и оставались на всю жизнь. Однажды попав на каторгу, люди пропадали навсегда – никто не возвращался.
Нравы карательной системы описал сначала протопоп Аввакум, а затем Достоевский, в книге «Записки из Мертвого дома». При этом количество тяжких уголовных преступлений, убийств, истязаний и грабежей в царской России было невелико.
В 1913 году, в период расцвета Российской империи, в тюрьмах и на каторжных работах содержалось всего лишь 130 тысяч человек, при общем количестве населения в 130 миллионов.
Сейчас, в 2018 году, как уже упоминалось, в России сидят 640 тысяч человек.
Больше всего сидело при товарище Сталине. От 2,5 до 3 миллионов.
В 1996 году, когда я сам сидел, вместе со мной сидело 1,4 миллиона, из них около 500 тысяч в следственных изоляторах, остальные – уже осужденные – в колониях.