Приграничье. Клинок Стужи. Дилогия
Шрифт:
— И это не чистая теория?
— Это практика, — как-то без радости улыбнулся Ял-тин. — Но при наложении двойных чар на один носитель, чтобы избежать перехлеста полей, требуется настолько тонкая работа… В общем, большинство колдунов на это просто неспособно. А те, кто способен, учиться этому не хотят. Им и так хорошо.
Что ж, понятно, на кого он намекает. Интересно, Бергман не хочет или не может? Да, прав был Жан, когда говорил о шаблонах и оболванивании в Гимназии. Кто не вписывается в стандарт — того на улицу.
Нас обогнали четыре велосипедиста с объемными рюкзаками на задних багажниках. Спортивного вида ребята размеренно крутили педали велосипедов. Зачехленные ружья — а может быть, и луки — болтались за спинами. Или охотники, или еще какой свободный люд. Хорошо им на колесах, не то что нам на своих двоих топать.
— Лед! — позвал Григорий. — Напалм!
Я догнал Конопатого, рядом с которым уже шли близнецы. Фу-у-у, жарко. Расстегну куртку, что ли, а то упрею так.
— Лед и Напалм — в авангарде, — приказал Гриша. — Проверяете дорогу. Если что — не кричите, все общение только через амулеты связи. Задача ясна?
— Да, — хором ответили мы. А чего неясного-то?
— Вы, — Григорий повернулся к близнецам, — замыкающие.
— Яволь, — козырнул Первый и удивленно указал рукой на молодой бархатник, возле которого возились два человека в противогазах. — Чего это они?
— Травники, почки, побеги срезают, — присмотревшись, объяснил ему Конопатый.
— Зачем?
— Лекарства делать.
— Пошли, что ли? — предложил я обернувшемуся посмотреть на бархатник Напалму.
— Пошли, — согласился он и расстегнул кожаную куртку, под которой оказалась черная футболка. — Наша служба и опасна, и трудна…
Он же весь в черной коже, бедолага. Как бы не отпарил себе чего жизненно-важного.
Окружающий пейзаж особым разнообразием похвастаться не мог. Поле, заросшее травой с явным синеватым отливом. Редкие точки ярко-голубых и бледно-оранжевых цветков. Невысокие кусты на обочине. Одинокие бархатники, чьи длинные тонкие ветви покачивались на ветру. Горьковато-кислый запах набухающих почек. Растрескавшийся асфальт дороги. Голубое небо. Желтовато-белый ослепительный шар солнца. Вот, собственно, и все.
Оно и к лучшему. От разнообразия одна головная боль. Попробуй в зарослях различи притаившихся хищников или, того хуже, бандитов. Нет, так куда лучше. Жалко, что это благолепие долго не продлится.
Поле как-то резко изменило свой цвет с серо-сине-зеленого на ярко-зеленый, а вдалеке показались крыши домов, от которых в небо поднимались тонкие струйки дыма.
— Это Октябрьский? — поинтересовался Напалм.
— Октябрьский дальше, — прикрыв глаза от лучей солнца, осмотрелся я. Показалось, или действительно по дороге кто-то навстречу идет? — Это деревня Боровая.
— А чего ты с этим порезанным цацкался? — пнув валявшийся на обочине камушек, спросил Напалм.
— Это Крест. Слышал о таком?
— Нет. Охотник за головами?
— Патрульный. Командир отряда.
— Он так крут?
— Не то слово, — замолчал я, припоминая один из наших последних совместных рейдов. — В том году дело было — мы в рейде на бандитов нарвались. Вообще это случайно вышло, но и мы, и они сразу палить начали. Нас пятеро было. Бандитов человек десять. Мы двух положили, они тоже в долгу не остались: одного нашего сразу подстрелили, второй чуть позже пулю в живот словил. Пока оторваться пытались, еще одного зацепили. Да какой отрыв, когда тяжелый на руках? Зажали нас в каких-то развалинах. На ногах к тому времени только я и Крест оставались. Бандиты полезли, мы отбились. Патронов — кот наплакал. Ну, Крест и пошел на разведку. Один. Вернулся через два часа, сказал, что все в порядке. Знаешь, почти как у Высоцкого в песне получилось: «Они лежали дружно в ряд, их было восемь». Такие вот пироги.
— Круто. Но против колдуна он не попер.
— Не попер, — согласился я. И задумался. А почему, собственно, за мной послали именно Креста? Странно. Да, я из его бывшего отряда, и что? Обычно дезертирами совсем другие люди занимались. И почему Крест словно ждал, что я на него прыгну? Или мне это только показалось?
— То-то же.
— Стой, — дернул я пироманта за руку.
— Что? — завертел он головой по сторонам, а мгновеньем позже и сам разглядел идущего нам навстречу человека, длинный пропыленный плащ которого почти сливался по цвету с дорожным полотном.
Вот ведь подкрался! И как мы его раньше не разглядели?
Человек понял, что его заметили, и медленно откинул с лица капюшон. В первую очередь в глаза бросилась смуглая — не загорелая, а именно смуглая — кожа и хищный, ястребиный нос. Глаза ярко-голубые. Если Доминика можно было принять за потомка гордых испанских идальго, то этот тянул на идальго сам. Очень мне это лицо знакомо…
— Добрый день, — первым поздоровался я.
— День добрый, — вернул приветствие медленно приближавшийся путник. — Вы за волком?
— Нет, — покачал головой я. — А за волком, я так понимаю, идти уже бесполезно?
— Ну почему бесполезно? Эта хитрая бестия всех оставила с носом и ушла на восток. Вот незадача…
— И как там дальше, спокойно?
— Вполне. Тишина, как на кладбище. Загонщики до самого Октябрьского все живое и неживое распугали. — Человек вновь накинул на голову капюшон и, проходя мимо, добавил: — Удачи.
— Спасибо. — Я обернулся, помахал Григорию, что все в порядке, и отправился по дороге дальше.
— Ты его знаешь, что ли? — Напалм смахнул с лысины пот. — Странный какой-то.
Я поправил бандану:
— Это Диего. Тот, который Охотник.
— Да ну? — Удивленный Напалм чуть не подпрыгнул на месте и развернулся, но Диего уже и след простыл.
— Вот тебе и ну, — усмехнулся я. — Он нам один раз лекцию читал. Патруль ему кучу бабок тогда отвалил.
— Блин, я и не рассмотрел его. — Пиромант достал сигарету, взглядом зажег ее и затянулся.