Приход ночи
Шрифт:
– А вы их не видели, доктор? Или просто не помните?
– Я сидел в подвале. Надежно и удобно.
Йимот запрокинул голову на длинной шее, словно Звезды все еще горели на потолке вестибюля.
– Они… устрашают, – прошептал он. – Я знаю, вам это ни о чем не говорит, но не могу подобрать другого выражения. Я видел их всего две или три секунды – и голова у меня пошла кругом, а с черепа словно срезали верхушку, и я поскорей отвернулся. Я не храбрец, доктор Ширин.
– Я тоже.
– Но я рад, что видел их эти две-три секунды. Звезды страшны, но и прекрасны. По крайней мере, на взгляд астронома. Они нисколько не похожи на те дурацкие светлые дырки,
– Только взглянул, – с долей грусти ответил Ширин. – А потом убежал и спрятался. Послушай, парень, давай-ка выбираться отсюда.
– Попробую сначала найти Фаро,
– Если он уцелел, он где-то снаружи. А если нет, ты ничем не можешь ему помочь.
– А вдруг он лежит где-нибудь под грудой тел?
– Нет. Этих людей лучше не трогать. Они пока еще ошарашены, но как знать, что будет, если их растревожить. Безопаснее всего убраться отсюда. Я хочу посмотреть, как дела в Убежище. И самое умное, что ты можешь сделать – это пойти со мной.
– Но Фаро…
– Прекрасно, – вздохнул Ширин. – Давай поищем Фаро. А заодно Бинея, Агора, Теремона и остальных.
Но это была безнадежная затея. Минут десять они заглядывали под груды мертвых, бессознательных и полубессознательных тел в вестибюле – но своих среди них не оказалось. Искаженные страхом и безумием лица ужасали. Некоторые, потревоженные, начинали шевелиться, пускать пену и жутко бормотать. Один ухватился за топорик Ширина – пришлось стукнуть его обухом. На верхний этаж пройти было невозможно: лестницу заваливали тела и куски отбитой штукатурки. На полу скопились лужицы грязной воды. Едкий запах дыма был невыносим.
– Вы правы, – сказал наконец Йимот. – Пойдемте.
Ширин первым вышел на солнечный свет. После всего пережитого золотой Онос показался ему самым желанным зрелищем во вселенной, хотя глаза психолога и отвыкли от яркого света после стольких часов во Тьме. Солнце ударило его почти с осязаемой силой, и несколько мгновений он стоял, моргая и приучая глаза к свету. Когда же он снова прозрел, то ахнул от того, что увидел.
– Вот ужас, – проговорил Йимот.
Снова трупы. И безумцы, бродящие кругом с нестройным пением. Обгорелые машины на обочине дороги. Деревья и кусты, переломанные слепой чудовищной силой. И вдалеке – зловещая пелена дыма над башнями Саро.
Хаос, хаос, хаос.
– Значит, вот как он выглядит, конец света, – спокойно сказал Ширин. – И мы с тобой пережили его. – Он горько рассмеялся. – Хороша парочка. Во мне на сто фунтов весу больше, чем надо, а в тебе на сто меньше. И все-таки мы живы. Интересно, выкарабкался ли Теремон. Уж кому-кому, а ему это должно было удастся. Вот на нас с тобой я бы ни гроша не поставил. Убежище на полдороги между городом и обсерваторией. Дойдем туда за полчаса, если ничего не случится. Вот возьми-ка.
Ширин подобрал толстую дубинку, оброненную одним из погромщиков, и кинул Йимоту, который неуклюже поймал ее и долго таращил на нее глаза, словно не зная, что это за предмет.
– Что мне с ней делать?
– Соври себе, что размозжишь
Глава 30
Тьма еще стояла над миром, и Звезды заливали Калгаш потоками адского света, когда Сиферра 89-я выбралась из разоренной обсерватории. Но на востоке уже занималась розовая заря – первый, вселяющий надежду знак, что солнца вернутся на небо.
Сиферра стояла на газоне перед обсерваторией, широко расставив ноги, откинув голову, и дышала, глубоко втягивая воздух в легкие.
Разум ее безмолвствовал. Она не знала, сколько часов прошло с тех пор, как небо почернело и Звезды ударили в мозг, словно рев миллионов труб. Всю ночь она, как в тумане, блуждала по коридорам обсерватории, не в силах найти выход, отбиваясь от сумасшедших, бросавшихся на нее со всех сторон. Ей не приходило в голову, что она тоже сумасшедшая. В ее мозгу осталось одно стремление: выжить. И она била по рукам, которые ее хватали, отражала удары дубинок такой же дубинкой, которую отняла у одного из упавших, увертывалась от вопящих маньяков, которые, взявшись за руки по шесть-восемь человек, носились по коридорам, топча всех, кто попадался на пути.
Ей казалось, что в обсерватории буйствует миллионная толпа. Куда ни поверни – везде обезумевшие рожи, выпученные глаза, разинутые рты, высунутые языки, пальцы, скрюченные, как когти. Они крушили все. Сиферра давно потеряла и Бинея, и Теремона. Ей смутно вспоминался Атор, окруженный десятком-другим орущих громил – его пышная белая грива возвышалась над ними, а потом его сбросили вниз, и он пропал из виду.
Больше Сиферра ничего не могла вспомнить толком. Все затмение она металась туда-сюда, словно крыса в лабиринте. Она не знала плана обсерватории, но ей не так уж трудно было бы найти выход, будь она в здравом уме. Теперь же, когда Звезды неумолимо сверкали из каждого окна, ее мозг словно долбили ледорубом. Она не могла думать. Не могла думать. Не могла думать. Могла только бегать взад-вперед, отпихивать от себя злобных идиотов, прокладывать дорогу сквозь тесные группы оборванцев, отчаянно и безуспешно разыскивая один из выходов. Так оно и шло час за часом, словно в бесконечном сне.
И вот она, наконец, выбралась наружу. Она не знала, как ей это удалось. Перед ней вдруг оказалась дверь – в конце коридора, по которому она определенно пробегала уже тысячу раз. Сиферра толкнула дверь, та поддалась, в лицо ударила холодная струя воздуха, и Сиферра вышла.
Город горел. Она видела вдалеке зарево, яростный красный отсвет на темном небе.
Со всех сторон слышались вопли, рыдания, дикий смех.
Чуть пониже на склоне какие-то мужчины зачем-то валили дерево – тянули за ветки, напрягались, выдирали его с корнями из земли голыми руками. Сиферра не могла понять, зачем они это делают – они, должно быть, тоже.
Другие мужчины переворачивали машины на стоянке у обсерватории. Сиферра спросила себя, нет ли там и ее машины, но вспомнить не смогла. Она вообще почти ничего не помнила. Даже собственное имя далось ей с трудом.
– Сиферра, – сказала она вслух. – Сиферра 89-я.
Сиферра 89-я.
Ей нравилось, как оно звучит. Это было хорошее имя. Так звали ее мать – а может быть, бабушку. Она не знала хорошенько.
– Сиферра 89-я, – снова сказала она. – Я – Сиферра 89-я.
Она попыталась вспомнить свой адрес. Бесполезно – мешанина каких-то цифр.