Приходи в воскресенье
Шрифт:
— Ну тогда кумом, — смутился Вася.
— Я же говорю, ты, Конь, темный человек в этом христианском вопросе, — усмехнулся Леня. — Вот моя бабушка…
Взглянув на часы, я ринулся к машине: мне ведь необходимо повидаться с Бутафоровым. Если не застану на работе, поеду к нему домой. И потом, мне совсем не хотелось слушать про мифическую бабушку Лени Харитонова…
Трогая «газик», я взглянул на ребят: Харитонов направлялся к автокрану, а Вася Конев, задрав голову, с улыбкой смотрел на небо. Там кружил журавль, диковинная белая с черными
В приемной секретаря горкома партии я столкнулся с Тропининым и Саврасовым. Они только что вышли из кабинета Куприянова. Не нужно быть психологом, чтобы, взглянув на их лица, понять, что наши дела совсем плохи. Тропинин попеременно то одной рукой, то другой приглаживал и так гладко зачесанные назад волосы. На широком носу его блестели капельки пота. Однако губы упрямо сжаты, на лбу собрались морщины, как будто он все еще продолжал горячо спорить с секретарем. Саврасов выглядел совсем убитым. Побагровевшее растерянное лицо, бегающие под толстыми стеклами очков глаза, понуро опущенные плечи. И лишь непокорная коричневая шевелюра воинственно дыбилась надо лбом.
— Вы бы еще слезу пустили! — с гневным укором взглянул на него Тропинин. — Не ожидал я, Геннадий Васильевич, что вы так быстро сдадите свои позиции!..
— Куприянов от этой позиции камня на камне не оставил… — пробормотал Саврасов. — Неужели и вправду нас будут обсуждать на бюро горкома?
— Вас не будут, — саркастически усмехнулсл Тропинин. — Вы уже признали свои ошибки…
Тропинин увидел меня и, невольно покосившись на высокую, обитую черным дерматином дверь, сказал:
— Бушует первый! При нас три раза звонил на завод, разыскивал вас…
Саврасов, сверкнув в мою сторону очками, кивнул и, еще больше понурив плечи, поспешил к выходу. Он явно хотел избежать разговора со мной. Проводив его хмурым взглядом, Анатолий Филиппович сказал:
— Не боец он. Повел себя, как провинившийся школьник… Удивляюсь, как этп он еще прощения не попросил.
— Попросит, — усмехнулся я.
Мне вспомнился день рождения Валерии Григорьевны и поведение Саврасова в присутствии его жены. Он тоже тогда выглядел беспомощным и растерянныо. Боялся при ней рот раскрыть… Очевидно, это мягкий, безвольный человек, который всякий раз пасует при встрече с сильным характером.
— Вы к нему? — кивнул на дверь Куприянова Тропинин.
— К Бутафорову, — ответил я.
Кабинет Бутафорова был напротив кабинета первого секретаря. У них была общая приемная. Немолодая женщина с кем-то разговаривала по телефону и не обращала на нас внимания. Правда, когда я пришел, она бросили ми меня любопытный взгляд. Наверное, ей приходилось разыскивать меня по телефону все эти дни.
— Я сегодня после работы задержусь в лаборатории, — сказал Тропинин. — Мы там интересный опыт поставили…
— Подождите меня в машине, — попросил
— В общем, началось…— сказал Анатолий Филиппович. — Ну, ни пуха вам!..
— Вы разве не к Борису Александровичу? — спросила секретарша, но я уже открыл дверь в кабинет Бутафорова. Не скажу, чтобы взгляд, которым наградил меня мой старый друг, был приветливым. А не виделись мы с премьеры. Что-то больше месяца.
— Ну что, добрый молодец, готов голову положить на плаху? — без улыбки сказал Николай. — Дела обстоят хуже, чем я предполагал. Куприянов рвет и мечет… Он тебя третий день по всему городу разыскивает. Прячешься от него, что ли?
— Да нет, дел много, — ответил я.
Николай поднялся и заходил по кабинету. Широкое лицо его изрезано глубокими морщинами, глаза усталые, а поредевшая седая прядь по-прежнему нависает над кустистой бровью. На тумбочке приглушенно бормочет вентилятор, но в кабинете все равно душно. В открытое окно доносился городской шум.
— Короче говоря, дела обстоят так: завод третий месяц не выполняет план, заказчикам с перебоями поставляется продукция, строители на объектах днями простаивают, рабочие на заводе не понимают, в чем дело. Нормы по-прежнему перевыполняют, а их считают отстающими… В мае план недовыполнен на тридцать процентов. Это самый низкий показатель, по всей Псковской области.
— Я это знаю.
— А теперь все стало известно в министерстве и горкоме партии, — жестко сказал Николай.
— Ты считаешь, что меня снимут с работы?
— Это будет бюро горкома решать, уже готовится на тебя материал.
— Быстро, черт возьми, все закрутилось!
— Боюсь, что тебя еще до бюро снимут с работы, — продолжал Николай. — В министерстве паника. Ты им тоже ничего не сообщил?
— Пробовал, но… — я махнул рукой.
— Как там с поселком? — после паузы уже другим тоном, чуть мягче спросил Бутафоров. — Построили?
Я покачал головой.
— На что же ты, садовая голова, рассчитываешь? — снова накинулся он на меня.
— На бога, — улыбнулся я. — И еще на человеческую справедливость.
Николай подошел к окну и закурил.
— Твоя машина здесь? — не оборачиваясь, спросил Николай.
— Поселок закончат не раньше чем через месяц, — сказал я.
— Но хоть один-то дом готов?
«Мать честная! — подумал я. — А это идея! Поселок поселком, а один дом можно было бы уже давно полностью закончить…»
— Я тебе покажу готовый дом через три дня, — сказал я.
— Все равно поедем, — заявил Николай и, ткнув недокуренную папиросу в пепельницу, снял со спинки кресла пиджак, но тут дверь отворилась, и вошел Куприянов. Секретарь горкома подошел ко мне, пытливо глядя в глаза, крепко пожал руку и присел на кончик длинного стола, застланного зеленым сукном. Лицо у него загорелое, взгляд серых глаз суровый, сильная рука сдавила спинку стула.
— Что у вас происходит па заводе? — сразу взял быка за рога Куприянов.