Приказ обсуждению не подлежит
Шрифт:
Собственно, Борович уже получил то, на что напарывался с самого начала. Это называлось отношением.
Каждый получает то, что он заслуживает, с одной поправкой — рано или поздно. Но всегда. Борович уже получил, но не догадывается об этом. Главный сюрприз, был уверен генерал, ждет его впереди.
На первый план вышла, конечно, «Ариадна», дочь Марты. Побочный продукт операции, ставший на определенном этапе основным компонентом. Барсучий жир, неожиданно сравнил генерал.
Триполи, Ливан
Артемов
Из пункта А в пункт Б…
Неизвестность. Она будет терзать Артемова на протяжении долгих часов.
Он был знаком с таким состоянием, даже пережил что-то вроде дежавю, но не мог унять дрожи в руках.
Остро не хватало пространства — хотя бы в пять-шесть шагов, чтобы отмерять его, гоняя желваки, глотая горячий кофе и затягиваясь горьким дымом сигареты.
Пространства, в котором он мысленно разместил бы, подвесил образы людей, завязанных на этой операции.
Всех, включая Боровича. Только образы и никаких карт, планов, документов и фотографий: то пройденный этап.
На первый план вышли люди, и только люди, бумажная волокита закончилась.
В такие минуты Артемов всегда верил, что его мысленная помощь доходит до адресата. Внутренний телеграф работал на износ, только что не искрил. Сейчас же работал вхолостую: он уносился прочь от этих людей; и они отдалялись от него с каждым мгновением. Молот и наковальня. Об этом Михаил Васильевич не думал. Настала пора отвернуться от будущего и жить, сжигая нервы, настоящим. Важным было то, что происходило сейчас, в эту минуту.
Роды, вдруг подумал Артемов, вспомнив слова Марка: «Мы с Михаилом Васильевичем забеременели одной силовой акцией». Полковник походил на беспокойного отца под окнами родильного отделения. Обязательно появится кто-то на свет, но кто? Два варианта.
Плюс дополнительное напряжение: самочувствие роженицы и новорожденного.
Два варианта: либо — либо… И от этого можно сойти сума. И сходят, был уверен полковник.
Позавидовал Спруту, который наверняка торчал в своем кабинете. Ему хорошо — он не курит, но периодически выпускает черные облака. Кислород, азот, углерод — все пережигается внутри. «Херово ему», — безрадостно усмехнулся Артемов. Он отчетливо представил себе начальника ГРУ на природе. Он пытается развести костер, дует на него и чуть ли не плачет: черный дым столбом стоит, а огня нету. Нету огня, хоть убейся. И так жалко стало его… Он такой беспомощный, озирается и просит в отчаянии: «Дуньте кто-нибудь!»
И самого Артемова неодолимо потянуло на дачу.
Бросить все к чертовой матери, жить на сбережения, пока они не кончатся. А там хоть трава не расти. Поджидать каждый вечер жену (кодовое имя Черная Гадюка) и, озираясь, напряженным донельзя шепотом спрашивать:
«Привезла?» Хватать ее за руку и тащить в дом, лезть жадными руками в сумку, вытаскивать кульки с провиантом, коситься на собаку: «Сначала хозяин». Жрать, жрать, в кровь расчесывая заросшую щеку, и отрывисто бросать: «Соседка приходила. Спрашивала, сволочь, взошли ли у нас бахчи: что-то подозревает. Боюсь, придется ее того… — резкий жест ребром ладони по горлу, — ив колодец. Ты не сходишь к ней?»
Жена берет со стола огромный тесак и идет к соседке.
Триллер…
Отвлекся маленько. Помогло. Настроение чуть изменилось в лучшую сторону.
Латакия, Сирия
Западное крыло тюрьмы оставалось под контролем одного боевика всего несколько минут. Иваненко походил на рыбака. Когда Марк заглянул в камеру, там было уже три трупа. «Понял меня буквально?» — спросил он себя.
— Откуда он пришел? — Сергей кивнул на тощего усатого охранника, на теле которого не было видно ран. — Задушил, что ли?
— По лестнице с первого этажа, — ответил Иваненко. — Сломал шею.
Он как был белой вороной, так и остался. Товарищи были экипированы по-боевому, Хирург же оставался в арестантской робе. Впрочем, подметил Марк, ему она шла.
Сергей решал трудную задачу; над ее разрешением он бился с того времени, как узнал о солидной форе, которую подарил диверсионной группе следователь Хаммал. Из этой тюрьмы было два выхода, исключая — вперед ногами. Первый: ждать боевиков «Ариадны». Второй: уходить, не дожидаясь эвакуационной группы. И оба тяжелых. Оставаться здесь — значит заковать себя с вооруженным караулом и дать осадить воинским подразделениям и отрядам спецназа. Уходить ничуть не легче, но они будут уходить.
Марк видел «звезды», но не «грязь». И снова через прутья решетки. Был единственный вариант, который не даст бойцам «Ариадны» высадиться на территории тюрьмы. Сейчас мог сработать только «утвержденный» план, над реализацией которого диверсионная группа начала биться на дагестанском макете в Дымном, — но только в обратной последовательности: выходить вместе с пленниками через восточную башню, через контрольную зону, миновав проволочное заграждение. И чем быстрее, тем лучше. И Сергей Иваненко изнутри объекта снимет сигнализацию и оперативное оповещение куда быстрее.
Ему нужно лишь запустить руки в распределительный ящик, набитый реле, имеющими несколько рабочих контактов. Проще школьной программы: чтобы рабочие контакты замкнулись, нужна достаточная величина тока в управляющей цепи реле. А ему нужно разомкнуть их.
И снова сомнения, будь они прокляты! Снова внутренний голос: «А может, стоит подождать?»
И схожий ответ: «А может, не стоит?»
И Марк сделал окончательный выбор. Он базировался на том, что диверсионная группа так и осталась диверсионной, и задачи не поменялись: скрытно пробраться на объект, нанести удар и отходить. Выжидать и чесаться от неопределенности — это удел не спецгруппы.
Марк подозвал Иваненко и Стофферса.
— Сергей, ты снимаешь сигнализацию. Потом мы забираем Макса и объединяемся. Будем действовать так, как если бы проникли через восточную башню и в увязанном с планом темпе — строго четверкой, не разделяясь. Забираем пленников и отходим. Снимаем часового на башне. Оттуда Макс и Стофф делают два выстрела по часовым на вышках. Потом режем проволоку и уходим.
— Куда уходим, Марк? — немец вскинул рыжеватые брови. — А как же «Ариадна»?
Командир указал на Хирурга: