Приказ обсуждению не подлежит
Шрифт:
Пистолеты с массивными глушителями в его руках казались пистолет-пулеметами. И оба они были направлены на Мурата Нагиба.
Два быстрых шага к сирийцу, и Сергей тихо прошипел:
— На пол! Лежать тихо.
По-русски. Но скажи он эти слова на китайском, Нагиб понял бы его так же хорошо.
Сириец опустился на одно колено, не сводя глаз с направленного на него оружия, потом на другое. Он распластался на полу лицом в сторону камеры, где сидел неприятный тип с холодным взглядом.
«Арестованный из камеры 68 чего-то ждет».
«Дурак, он ждет, когда
Дождался наконец-то.
Марк не рассчитывал найти кого-то из товарищей так быстро. Обычно нужная тебе вещь всегда находится в дальнем углу ящика. Глянув в зарешеченное окошко, Сергей увидел своего тезку. Иваненко повернул голову, и его губы пришли в движение. Марковцев мог поклясться, что прочитал по губам: «Придурок!»
«Да, это я», — мысленно ответил.
Для Сергея Мурат Нагиб был не страшнее чучела для метания ножей. И сама тюрьма вдруг предстала макетом. Что-то случилось с реальностью. Она словно захмелела от первых удач, которые слегка вскружили голову, придали сил, добавили в действия куражу.
Сергей ухватился за воротник охранника и приподнял его над полом. Молча, Наверняка зная, что сириец поймет этот грубый жест. Глушитель ткнулся ему в шею, и Нагиб, проведя на холодном каменном полу всего несколько секунд, снова оказался на ногах. Он безошибочно дешифровал все жесты, адресованные ему. К двери подошел, как к писсуару — близко-близко, расставив ноги. Поковырялся со связкой ключей, болтающихся на поясе. Сунул ключ в замочную скважину и повернул. Открыл дверь. Глянул на боевика в черной униформе, на его оголенные сильные руки, словно прорастающие из боевой выкладки. Шагнул в камеру и посторонился, давая дорогу диверсанту.
Теперь глушитель пистолета давил ему на основание шеи, подталкивал к стене. До жути захотелось обернуться и посмотреть, что делает боевик у него за спиной. Как и во время операции, когда необоримо тянуло увидеть руки хирургов, копошащихся в его кишках. Да, в кишках. Товарищи потом долго подкалывали: мол, как ты теперь, без кишок-то?
Сильный и выносливый Мурат Нагиб был не в силах противостоять трепету, который вызывал этот спецназовец. Здоровый он или худой, выше он или ниже — не важно. Просто он сильнее. И хитрее.
Чутья Мурату было не занимать. Теперь же он постигал другую науку: учился воспроизводить свои мысли и связывать их воедино. Его былые думы сцепились в один копошащийся клубок; недостающие кадры из фильма были восстановлены. Он понял все.
Боясь пошевелиться, он глухо произнес. По-русски.
С сильным акцентом:
— Я хочу жить…
Марковцев и Иваненко.., переглянулись. Они словно не расставались ни на секунду, не выходили из этого каменного зала суда, где услышали последнее слово обвиняемого в тяжком преступлении и готовились вынести свой вердикт.
Марк передал один пистолет товарищу и развернул охранника лицом к себе, показал два пальца:
— Еще двое — где они? Понимаешь меня? Двое? Такие, как я.
Такие. Как я.
Марк помнил, как на втором или третьем курсе военного училища он в составе взвода ездил в какой-то поселок Рязанской области на празднование Дня Победы.
Возвращались в альма-матер на том же автобусе, но пьяными в стельку. Остановились в деревушке, чтобы «догнаться», потеряли несколько товарищей, стали искать-спрашивать. У какой-то женщины: «Мамаша, ты таких, как мы, не видала?» Глядя на вусмерть пьяных курсантов-десантников, женщина покачала головой: «Таких, как вы, я еще не видала».
— Там, — кивок Мурата Нагиба в сторону. — Две следующие камеры. — «Раз, два, — рискнул он показать на пальцах. — Слева».
«Так близко», — не мог поверить Сергей.
Быстрые действия сожрали что-то сопутствующее встрече с товарищем, что-то абстрактное, не обременяющее ни душу, ни разум. И слава богу. Лишь промелькнуло: хорошо, что первым оказался Сергей Иваненко.
Георг Стофферс бы заревел как бык.
— Марк, сколько у нас времени?
— Много. Тридцать пять минут.
Иваненко механически оттянул затвор, проверяя патрон. На месте. Сейчас он как две капли походил на «злого» Терминатора из «Судного дня»: резко очерченные скулы, чуть прищуренные глаза, слегка вальяжные, но в то же время уверенные движения. Безжалостная машина. Он равнодушно смотрел на старшего товарища, когда тот негромко скомандовал сирийцу:
— На пол!
Когда колени Нагиба коснулись бетона, Марк выстрелил охраннику в затылок.
Макс ничего не понял, когда в его камеру шагнул Сергей Иваненко. Первая мысль: подсадили товарища. Но она отскочила от пистолета в руке Хирурга.
Марковцев страховал товарища, открывающего камеры. Он вооружился штурмовой винтовкой, сосредоточив все внимание на коридоре противоположного крыла.
Больше для наблюдения, нежели для выстрела. Через эту паутину двойной мелкоячеистой сетки, проходящей по всему периметру и доходившей до потолка, точного выстрела не получится. Пуля обязательно заденет за металл и срикошетит.
Железная вуаль. Сейчас она была на руку диверсантам. Они за ней — как за утренней дымкой. Плюс оптический эффект, который давали двойные ячейки. Они сливались и визуально превосходили реальный размер, выплывали на передний план. А все, что дальше, — как в тумане.
На руку…
Новые детали, новые горизонты.
В проходе восточного крыла, ведущего на первый этаж, появилась фигура охранника…
Немец наматывал однообразные круги по камере.
Лидировал. Ни соперников, ни круговых. Лишь призрак маршала с клетчатым флагом маячил на горизонте.
Если бы Стофферс продолжил рассуждать в «формулическом» ключе, то справедливо подметил бы, что заехал на пит-стоп, правда, затянувшийся. И вот наконец он увидел механика-дозаправщика. Сергея Иваненко. Хирурга, который «взрывал мертвым ноги». С пистолетом. И поднятым к губам пальцем:
— Тес…
Съехать можно…
Но ледяная волна, вызванная еще и неожиданностью, быстро отхлынула. Так быстро, что кровь прилила к голове. И в этом серо-кровавом месиве билась единственная мысль: освобождение, строчка из Маккартни: