Приказано влюбить
Шрифт:
... и никакого кефира. Совершенно.
Чёрт!
Сабитова сердито хлопнула дверцей, схватилась за голову, шумно втянула воздух и так же шумно выдохнула.
Чёрт!!!
Как же не вовремя случился весь этот разговор! Хуже расклада, пожалуй, не придумаешь.
Бедный Женька... Как бы на него снова немота не напала после такого-то потрясения. Хотя... Решит молчать - пусть молчит. Главное, чтоб не удумал чего с собой сотворить. А то с него станется.
Ленара матюгнулась и снова схватила телефон. Набрала
- Как он?
- Так же, как и час назад, - последовал ответ.
– Сидит и смотрит в одну точку.
Сабитова скрежетнула зубами.
- Плакал?
– спросила, чувствуя, как сердце замерло в груди.
- Мужики не плачут, - ультимативно буркнул напарник, и Ленара тихо выматерилась.
Конечно. Не плачут они. А девочки все сплошь бабочками какают.
Грёбаные стереотипы.
- Я к нему, - сказала она.
– Держи контроль.
- Принято.
Ленара хлопнула раскладушкой и двинулась к спальне. У двери замерла, но всего на секунду.
Не имела она права потерять Тихонова. Никакого.
Степан не соврал: Женя действительно сидел на кровати и пялился в одну точку пустым невидящим взглядом. Прямо как тогда, в больнице, во время их первой встречи. Только тогда его накачали наркотиком, а сейчас...
Ленара тихо подошла к нему. Протянула руку - коснуться плеча. Успокоить. Обнять, но...
- Не надо, - прохрипел, не оборачиваясь.
- Женя...
- Не говори ничего.
– Голос парня чуть заметно дрожал.
– И не трогай меня... пожалуйста.
- Не надо так, Женя.
Он обернулся, и их взгляды встретились. В синих глазах блестела горечь непролитых слёз.
- Ты всё знала, - тихо сказал он.
– Знала и молчала.
Сабитова вздохнула. Какие уж тут оправдания.
Когда одна ложь кособоко громоздится на другую, всегда есть риск, что конструкция обрушится. Но Котов учил, что при плохой игре надо сохранять хорошую мину. Что бы ни случилось. Только вот...
Что же будет, когда ты узнаешь ВСЮ правду, Подарочек?
- Да, - кивнула она и понурила голову.
– Я всё знала и молчала. Прости.
Тихонов смерил её долгим взглядом и снова отвернулся.
- Хочу побыть один.
– Он упёрся взглядом в стену.
– Уходи.
- Не могу, - честно призналась Ленара.
– Боюсь за тебя.
- Потому что я - больной на голову полудурок и могу полезть в петлю?
– безучастно предположил Евгений, продолжая созерцать рисунок на обоях.
- Нет.
И даже не потому, что ты - моё задание.
- Не волнуйся, - прошептал Евгений.
– Ничего я не сделаю... такого. Просто оставь меня одного ненадолго... Пожалуйста.
- Хорошо, - Сабитова криво улыбнулась его спине и двинулась на выход.
– Я буду рядом. Если что - зови.
Она вышла и аккуратно притворила за собой дверь, прекрасно
=37. Старший сержант Евгений Тихонов
Какой, однако, разной бывает боль.
Острой, как копьё под рёбра, тягучей, ноющей, тупой, ослепляющей, жгучей...
Женя думал, что знает все виды. Оказалось - нет.
Мама...
Он закусил губу и зажмурился. Сжал руку в кулак.
Как же так вышло, мама? Зачем ты умерла?
Евгений сглотнул: чёртов комок снова и снова подкатывал к горлу.
Он вспомнил, как разменивал километры под палящим солнцем. Как падал ниц, когда снайперские пули свистели над головой. Как дрожал холодными ночами, забиваясь под скальные выступы, но так и не рискнул развести огонь.
Я шёл тогда к тебе, мама. Жил для тебя и дышал. А ты...
Как могла ты вот так насовсем умереть?
Женя втянул воздух рваными глотками. Хотелось выть. Уткнуться носом в подушку и выть. Но он терпел. Терпел и битый час перемалывал воспоминания.
Мама кутала его в мороз, и он становился неуклюжим, точно пингвин.
В детском саду получил взбучку за то, что подрался с девчонкой, и с тех пор дрался только с мальчишками.
Дрался он и в школе. В третьем классе получил здоровущий фингал, порвал ранец и боялся возвращаться домой: думал, мама заругает. Отсиживался в беседке детского сада до самой ночи. А мама волновалась. Ходила в школу, напугала классуху [1] до полусмерти, в морг звонила и искала его с Варькой по окрестным дворам до полуночи... В общем, досталось тогда ему по первое число, но вовсе не за порванный рюкзак...
" - Шалопай ты Женька!
– ругалась мама, охаживая его тапком по заднице.
– Дубина стоеросовая! Весь в отца!".
Женя верил. Он-то отца ни разу в глаза не видел. А спросить о нём не решался: боялся, что мама расстроится. Варя однажды спросила, и мать плакала потом весь вечер и всю ночь.
А ещё мама вкусно готовила. Всё-то ей удавалось: и вареники, и винегреты всякие, и щи. И даже холодец умела делать...
Она любила их с Варей. Любила и всю себя отдавала. Полностью. Без остатка.
А теперь умерла. А он не знал. И Лена не сказала.
А ведь знала. Знала и молчала. Да как так то? Как так можно вообще?
Но каким-то задним мозгом Женя понимал, что можно. А может, даже и нужно. Он после госпиталя совсем был тёпленький, не соображал почти. Вот она и молчала, чтобы... Чтобы...
"Она же... она как лучше хотела, - сообразил он.
– Расстроить боялась. Сейчас утешить пришла. А я её прогнал...".
Идиотина...
Евгений поднялся и с удивлением обнаружил, что на мир за окном опустилась ночь. Глухая и непроглядная, как его судьба. Сколько же он сидел, смакуя горе? Часов пять? Шесть?