Прикид
Шрифт:
При следующей нашей встрече она пребывала в более радужном настроении. До Рождества оставалось несколько дней, и она повезла детишек на какой-то праздник к знакомым неподалеку от Ричмонд-парк. И, как я подозревала, где-то за кулисами изрядно набралась, пока детишек в гостиной развлекал Санта-Клаус.
Во всяком случае, вернулась она уже затемно, в сопровождении двух полицейских автомобилей и целого хора возбужденных голосов. Рейчел ворвалась в дом, глаза ее горели, как угли. Мама Саманты, задыхаясь, объяснила она, снесла ворота парка.
– Врезалась в них два раза! Они как раз собирались закрывать, а она взяла и проехала!
Я поняла, что после каникул мне придется отвозить девочек в школу по понедельникам, вторникам, средам, четвергам и пятницам. Интересно, какой штраф сейчас берут за вторжение в королевский парк и снесенные ворота? И на сколько могут лишить водительских прав?..
Но я, как всегда, недооценила Кэролайн. Осторожно выглянув на улицу, я увидела, как сержант полиции рвет в клочки протокол.
– Но только не вздумайте делать этого снова, миссис Аппингем, – услышала я. Это был голос человека, признающего свое полное поражение. – И в следующий раз, когда ребенок заболеет, все же лучше вызвать «скорую».
Одной рукой Кэролайн небрежно обнимала сержанта за талию, другой утирала слезу.
– Смехотища! – заявила она, бросая пальто на кухонный стол. – Такой славный парнишка попался!..
Я поняла, что остальным детишкам пришлось возвращаться домой в темноте.
Мы открыли бутылку шампанского. Кэролайн плюхнулась в кресло.
– Господи! – воскликнула она. – Нет, я никудышная мать! – Наступила пауза. Она обдумывала свое высказывание и потягивала из бокала шампанское. – Да, все мы таковы… Разве что кроме тебя. Уверена, ты совершенно замечательная мать. – Произнесла она это так, словно обвиняла в смертном грехе. Затем театрально вздохнула. Обычно такого рода вздохи служили прелюдией к важному заявлению. Оно не заставило себя ждать: – Да, все мы одним миром мазаны. Если ты принадлежишь к низшему классу, то дерешь их за уши и превращаешь в преступников. Если к высшему, запихиваешь в частную школу или пансион и тоже превращаешь в преступников. Неудивительно, что, подрастая, они начинают тебя ненавидеть!
Я сказала, что все это полная ерунда. Похоже, она была довольна. Затем вдруг резко сменила тему, как всегда, когда нарывалась на решительные возражения:
– А ты не жалеешь, что так рано выскочила замуж?
– Ну в каком-то смысле, может, и да, – осторожно ответила я.
– И никогда не имела любовника! Нет, это меня просто потрясает!
Она снова села на своего любимого конька, чего мне вовсе не хотелось. От этих ее слов я начинала чувствовать себя чуть ли не ущербной.
– Да ты могла подцепить кого угодно с такой-то внешностью! И потом ты – умница. А уж что касается фигуры… просто смерть мужчинам! Патрик бы определенно скончался от счастья, ну, да ты знаешь. Мне иногда хочется, чтоб так оно и было! – Кэролайн расхохоталась и налила себе еще вина. – Но имей в виду, я его тебе не рекомендую. Трахаться с ним – это все равно что ставить на скачках, заведомо зная, что лошадь проиграет. – Тут она вдруг посерьезнела: – Смешно, не правда ли, быть замужем за мужчиной по фамилии Аппингем? Мне всегда казалось, что фамилия у него должна быть Полуаппингем. Как думаешь, он согласится изменить ее, если я хорошенько попрошу, а?
К этому времени я уже привыкла к ее ироническим высказываниям в адрес мужа, а потому просто улыбнулась. Кэролайн рассеянно озирала комнату. Затем глаза ее остановились на снимке Ральфа, сделанном еще в ту пору, когда он был телезвездой.
– Боже, до чего роскошный был мужчина! – воскликнула она. А затем с обычно несвойственной ей тактичностью добавила: – Он и сейчас очень хорош собой. Наверное, слава придает мужчине особую сексуальность, ты как считаешь? Ведь знаменитому мужчине достаточно лишь пальцем щелкнуть, и дамочки налетят со всех сторон.
Еще бы мне не знать! Мне приходилось отбиваться направо и налево.
Кэролайн продолжала разглядывать фотографию.
– А с чего начались нелады? – неожиданно спросила она.
Я рассмеялась.
– Да так, сразу со всего. Сначала его сериал зарубили. Ну и пошло-поехало…
Кэролайн была удивлена. Она не видела связи. Деньги для нее не были чем-то, что у тебя есть или нет. Если есть, то будут и дальше – лежат себе законсервированные в каких-нибудь акциях, домах, землях, семейных трастовых фондах, страховых полисах и прочем. И нужна как минимум марксистская революция, чтобы изменить раз и навсегда устоявшийся порядок вещей.
Я пыталась объяснить ей. Сказала, что сперва надеялась, что у Ральфа просто не будет отбоя от разных выгодных предложений, что он повторит путь Шона Коннори, снявшегося в роли агента 007. Не вышло. Как-то раз Ральф с горечью заметил, что когда актер в течение длительного времени ассоциируется с одной и той же ролью, отвязаться от этого амплуа уже практически невозможно. Люди, видевшие тебя в этой роли, не верят, что ты способен на что-то еще. Тебя нет, не существует, словно ты умер – до тех самых пор, пока вдруг не разнесется весть, что так оно и есть, ты действительно умер.
Теперь же, пять-шесть лет спустя, Ральф занимался тем, что время от времени озвучивал на телевидении рекламные ролики – голос у него был очень красивый. И лишь относительно недавно ему начали предлагать там и сям маленькие рольки. Очевидно, он был мертв слишком долго, чтоб кто-то мог поверить в возможность воскрешения.
– Призракам из прошлого много не платят, – сказала я. – Да и профсоюза у них нет.
Не думаю, что Кэролайн было известно о существовании профсоюзов. Ну разве что в связи с забастовками, которые они иногда устраивают ни к селу ни к городу.
– А как насчет Голливуда? – туманно предположила она.
О Голливуде она говорила словно об отеле, где ты можешь благополучно зарегистрироваться, получить номер и не заботиться о его оплате. Я объяснила, что когда Голливуду кто-то требуется, они, как правило, звонят сами. Они, а не ты. А в данном случае – увы! – пока что никаких звонков не последовало. И уже наверняка не последует.
Она ушла, совершенно разбередив мне душу. Я чувствовала себя, как, должно быть, чувствует человек, представший перед судом за несовершенное преступление, когда в ходе заседания вдруг выясняется, что, возможно, ты все-таки его совершил. Все эти якобы невинные наводящие вопросы, на которые так легко отвечать не задумываясь, а потом вдруг ляпнешь такое, что все прежде сказанное превращается в ложь. Была ли я счастлива? Почему не заводила романов на стороне? Когда именно все у нас пошло наперекосяк?