Приключение ваганта
Шрифт:
Он уже хотел откланяться, прервав поэта на полуслове (когда тот заводился, остановить его было трудно), но тут витийствования Франсуа Вийона были прерваны самым беспардонным образом:
— Эге, кого я вижу! Клянусь Господом нашим, это ведь сам Вийон! Мэтр Франсуа, я наконец-то нашел вас! Ну, держитесь, сейчас вам не поздоровится!
Жиль мигом подхватился на ноги и принял оборонительную стойку, потому что в словах незнакомца явственно прозвучала угроза. Его примеру последовал и Вийон, но без боевого азарта; он с недоумением смотрел на двух человек, которые приближались к нему явно с дурными намерениями. Один из них — тот, который угрожал, — одет был
— Филипп Сермуаз? — Вийон озадаченно наморщил лоб и перевел взгляд со священника на его товарища. — Магистр Жан ле Марди… Добрый вечер, господа. И скажите, Бога ради, что случилось? — он отступил на шаг назад, потому что священник приблизился к нему почти вплотную. — Мэтр Сермуаз, в чем я провинился перед вами? Что вы от меня хотите? Ведь я не сделал вам ничего плохого.
— Ваши стишки оскорбительны для меня и для общества! Ваша наглость не имеет пределов! Вы не поэт, вы фигляр, возомнивший о себе чересчур много!
Жиль понял, что Филипп Сермуаз ищет повод для ссоры, чтобы потом почесать кулаки. Он не стал вмешиваться в перепалку между ним и Вийоном, но зорко следил за Жаном ле Марди. Тот явно готов был ввязаться в драку в любой момент.
Франсуа Вийон еще на шаг отступил под напором священника, который вошел в раж и орал что-то бессмысленное, брызжа на него слюной. Похоже, Филипп Сермуаз истолковал его отступление как признак боязни и толкнул Вийона в грудь, да так сильно, что поэт, чтобы не упасть, сел на камень.
— Вы что себе позволяете?! — гневно вскричал Франсуа Вийон. — Убирайтесь прочь от моего дома!
Жиль мысленно попенял Вийона за его неосмотрительную горячность, потому что священник только и ждал от Вийона такой реакции, но что-либо предпринимать уже было поздно. Филипп Сермуаз выхватил из-под сутаны кинжал и ударил им прямо в лицо поэта. Удар пришелся в верхнюю губу, и лицо Франсуа залила кровь. Ответ не замедлил себя ждать. Несмотря на то что сержанты только тем и занимались, что отбирали у горожан шпаги, тесаки и кинжалы, в Париже никто не появлялся на улице без оружия, даже если нужно было выйти не дальше, чем на порог своего дома. У Вийона тоже был кинжал; он выхватил его и нанес удар прямо перед собой.
Рана, полученная священником, была легкой; спустя считаные мгновения Франсуа Вийон вскочил на ноги, и между ними началась дуэль на кинжалах. Кровь из ран густо окропила улицу Сен-Жак, но дуэлянты, казалось, не чувствовали боли от ран и продолжали размахивать кинжалами.
Тем временем Жан ле Марди, о котором Вийон позабыл в пылу схватки, извлек из складок своей одежды внушительного вида нож с явным намерением наброситься на поэта. Это было неблагородно и подло — вмешиваться в дуэль никто не имел права, так гласил неписаный закон Латинского квартала, — но Жиль предполагал нечто подобное, поэтому был начеку. Он набросился на ле Марди как коршун, отобрал у него нож и сильным ударом в челюсть поверг на землю. Бывший школяр оказался крепким орешком; он быстро пришел в себя, подхватился на ноги и помчался по улице с криком: «Наших бьют!».
Это уже было очень опасно. На Сен-Жак жили многие студиозы, и такой призыв действовал на них как сигнальная труба на боевого коня. Они оставляли все свои дела и бросались на помощь товарищу. Спустя считаные минуты Жан ле Марди появился возле церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери с подкреплением в количестве пятерых великовозрастных балбесов, для которых любая драка была желанным развлечением, тем более в день праздника.
Схватка завязалась нешуточная. Жиль вертелся как белка в колесе, отражая удары со всех сторон. Хорошо, что на Вийона никто из подкрепления не набросился. Его сразу же узнали и не стали из-за уважения к поэту вмешиваться в дуэль. Но Жиль школярам не был знаком, поэтому они вцепились в него, как охотничьи псы в загнанного оленя. В пылу схватки он получил несколько легких порезов, а его кинжал поразил одного из нападавших, хотя от этого ему легче не стало.
Неожиданно в течение боя что-то изменилось. Окружавшие Жиля школяры рассыпались, и послышался голос Гийо:
— Мессир, держитесь!
Зазвенела сталь, и спустя небольшой промежуток времени два школяра были повержены, а остальные, кроме Жана ле Марди, бросились наутек. Причина позорного бегства была вполне объяснима: Гийо всегда ходил с тесаком, который был гораздо длиннее кинжала, к тому же он привел с собой Андре, который блестяще владел любым холодным оружием: в данном случае это был кинжал.
Только Жан ле Марди, обладавший бойцовским характером, не стал убегать; злобно оскалившись, он бросился на Франсуа Вийона и ловким движением обезоружил поэта, тем самым предоставив Филиппу Сермуазу отличную возможность нанести смертельный удар. Священник уже потерял много крови, и его реакции были несколько замедлены, тем не менее он все еще был очень опасен. Недолго думая, Вийон поднял с земли камень и с силой бросил его в Сермуаза. Камень попал точно в лоб, священник упал на мостовую и потерял сознание.
— Мэтр Вийон, вы за это заплатите! — вскричал Жан ле Марди. — Ждите людей прево! — и он бросился бежать.
У него не было ни единого шанса выстоять против четверых бойцов, отлично владеющих оружием.
— Дьявол… — устало пробормотал Франсуа Вийон, пытаясь остановить кровь, которая продолжала литься из рассеченной губы, носовым платком, участливо поданным ему Изабель.
Пока длилась схватка, испуганная девушка стояла, прижавшись к церковным вратам, дрожа всем телом.
— Вам нужно к цирюльнику, — заботливо сказал Гийо, обращаясь к поэту. — Рана опасная, ее нужно зашить. Я знаю одного, он находится неподалеку отсюда. Зовут его Фуке. Но главное — он не будет болтать лишнего. Надежный человек.
Вийон согласно кивнул, и вся компания быстрым шагом поспешила удалиться от церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери; несмотря на позднее время, ротозеев хватало. Некоторые, увидев схватку, торопились уйти, но были и охочие до подобных зрелищ. В Париже всегда находилось много любителей посмотреть на казнь, полюбоваться пожаром (особенно если горел дом какого-нибудь богатого сеньора) или стать свидетелем смертоубийства, дабы потом было что рассказать приятелям и знакомым.
Парижские цирюльники не только брили, но и пускали кровь, бинтовали. Несмотря на враждебность врачей, брадобреи не сдавали своих позиций, потому что их услуги стоили дешево. К тому же больные не очень верили врачам, которые сначала изучали их мочу, а потом прописывали что-то на латыни. Они верили своему цирюльнику, ловко управлявшемуся со своим ланцетом и не хуже врача разбиравшемуся в припарках, снимающих боль. Когда дело касалось не слишком сложных случаев, помощь брадобрея оказывалась не менее эффективной, чем помощь хирурга.