Приключения 1964
Шрифт:
Неторопливо греет августовское солнце, у самой воды возятся несколько чукчат, все как на подбор в одинаковых крохотных кухлянках, где-то тюкают топоры. На земле оленеводов и охотников царит мир.
Мы толкуем о ходе рыбы, о копытке в одном из дальних стад. Конечно, нам хочется поскорее посмотреть на Мишкиного ботаника, но мы знаем, что чуть позднее нам и так всё скажут.
— А вас тут девушка одна ждала, — говорит дядя Костя. — Улетела сегодня.
— Как улетела? — дружным опереточным дуэтом спрашиваем мы.
— Вертолет тут был из ледовой разведки. Уговорила. Они сначала на Врангеля зайдут, потом к вам…
— Улетела, —
— Сегодня улетела, — попыхивает трубочкой старина Паныч.
— Улетела, улетела, — гомонят на берегу ребятишки в кухлянках.
Наверное, вид у нас обескураженный, потому что каждая морщинка на лице дяди Кости начинает выражать участливое сожаление. Тюкают топоры, прохладный ветер с моря гоняет папиросные дымки.
Эта история начинает меня злить. Мы мрачно бредем на почту, потом в магазин. По дороге приходится раскланиваться направо и налево. Ребятишки бесхитростно повторяют нам историю про вертолет, девушку и занятых пилотов. Делать нечего, надо подаваться обратно.
Зверь-двигатель угрожающе пропускает такты. На всякий случай держимся поближе к берегу. Светлые волны хлещут камни по щекам, а те воспринимают это с завидным спокойствием.
— Черт бы побрал эту девицу! Наверняка какой-нибудь крокодил в юбке.
— Почему?
— Красивых в экспедицию не загонишь. Есть такой объективный закон природы. А если попадет, так и в тундру — с пудрой. Видал. Знаю.
Мы упражняемся в шутках о любви с первого взгляда. Видимо, живность в Чукотском море не любит грубых острот: нерп нет, чаек тоже. Ветер резвится не на шутку. Страшновато. Как-то там Мишка? По вечерам о друзьях думаешь чаще и теплее.
Всё же в самом устье мотор заглох.
Стемнело, и, выгребая, мы немного ошиблись и наскочили на мель. Вельбот стукнуло днищем, несколько вёдер воды заплеснуло в лодку. Мы вымокли и разозлились. Пока гребли вверх к палатке, стало и вовсе темно.
Перед палаткой горит костер. У меня легчает на сердце, потому что у костра двое. Значит, Мишка вернулся. Пришел наш шалопутный Борода, как всегда, точно в срок. Не поломал ноги на кочках, в мерзлотных трещинах возле озер, не случился у него приступ аппендицита и не встретились медведи с мрачным юмором — пришел Мишка. Теперь нам наплевать, кто там второй: будь то сама Сильвана Пампанини или крокодил в юбке.
Идем усталые, мокрые и злые. Палатка и кусок тундры возле неё давно уже считаются нашим домом. Леха бормочет поговорку о татарине. Но через минуту мы уже забываем о поговорках и вообще о многом забываем.
Мишка сидит, как обычно. Рыжая борода лезет в вырез кухлянки, голова поросла свинячьим ворсом. Нос картошкой, лицо чуть опухло от морских и тундровых ветров. Хорош!
Но рядом с Мишкой сидит и смотрит нам навстречу чудо природы.
У этого чуда кругловатое лицо, пикантно вздернутый носик, и ещё у чуда есть глаза. Бывают голубые глаза-озера, бывают темные глаза-колодцы, бывают глаза-пропасти. У данного чуда природы совершенно определенно глаза-пропасти. Вероятно, мы с Лехой немного ошалели. Мы машинально проделываем традиционный ритуал знакомства…
— Вы уже, наверное, есть хотите? — заторопилась она. — Я тут не теряла времени даром. Знаменитый черепаховый суп из свиной тушенки.
— Да нет… Мы недавно обедали… Но вообще-то можно, — смущенно врет Леха.
Не узнаю своих парней. А Люся —
— Вы, как бесстрашные викинги, появляетесь ночью и в штормовую погоду. Я уж думала, одной придется хозяйничать. Мишка пришел полчаса назад. Жаль, что я не смогла плыть на вашей шхуне…
Викинги… Шхуна… А я-то думал, что только мы любим эту романтическую чепуху.
Суп по всем правилам завернут в спальный мешок. Даже чашки — о боже! — вымыты. Нет, такое только в книгах. Я слышу тихий стон Мишки Бороды. Что случилось с нашим мужественным бродягой?
Рядом с кастрюлей стоит бутылка вина.
— Айгешат! — стонет Мишка.
— Это для знакомства.
— Мадемуазель, — склоняет голову Леха, — в этих ватных штанах мне трудно походить на герцога, но позвольте поцеловать вашу руку. В знак уважения. У вас экспедиционная душа — это высокий дар.
Люся приседает в реверансе, Леха серьезно целует ей руку и вдруг кидается в темноту. Через минуту он возвращается. В руке у Лехи тундровая незабудка — есть такой крохотный веселый цветок. Мы знаем, где Леха её взял. Незабудка была, наверное, единственная во всей округе и росла возле тропинки, по которой мы ходили к лодке. Не знаю, как объяснить этот биологический феномен, но незабудка ещё цвела в середине августа и была такая же крохотная и такая же голубая, как и те, что цветут в июне. Мы дорожили незабудкой.
— Вот, — сказал Леха, — я думаю, братва на меня не обидится.
Братва молча выражает согласие.
Вино мы пили столовой ложкой. Люся наливала каждому ложку по очереди, а потом сама отпивала из этого же «кубка». Незабудку она проколола сквозь свитер на груди.
— Сегодня я ваша королева, — говорит она. — Я одаряю вас милостями. Возвращайте только ложку.
— Люся, ты нарушаешь объективный закон природы, — бормочет Мишка и краснеет. — При твоей внешности и так здорово знать психологию таких опустяг, как мы, — это просто чудо!
— Сегодня мне все говорят комплименты. Один пилот сказал, что у меня настоящие голливудские губы.
— А как ты ухитрилась попасть на вертолет?
— Очень просто. Они чудные, эти пилоты. А я здорово умею сочетать обаяние с ледяной вежливостью. Вы свои, вам можно открыть этот секрет…
Не знаю уж, что там она умеет сочетать, но вот создавать настоящую обстановку эта дивчина умеет.
И в самом деле, всё обычно и всё как-то иначе. Возможно, несколько ложек портвейна слегка затуманили нам головы, потому что мы уже несколько месяцев и близко не видали ничего спиртного. Костер горит ровно и жарко, как и положено гореть порядочному костру. Исхоженная нашими ногами чукотская тундра тихо смотрит из темноты, только со стороны моря идет легкий обычный гул да сонно вскрикивают на озерах птицы. По-домашнему похлопывает за спиной палаточный брезент.
Мы толкуем обо всем сразу.
— А жаль, что у нас есть радиосвязь! Представляете, парни, возвращаешься на берег и вдруг узнаешь, что целая куча наших ребят уже бегает сейчас по Венере и шлет оттуда веселые телеграммы?
— Или узнаешь, что новейший электронный анализатор обнаружил ошибки в наших расчетах…
— Не ехидничай, Леха, — перебиваю его, — у нас впрямь как-то атрофируется чувство удивления. Наверное, первому смешному паровозику люди удивлялись гораздо больше, чем удивишься ты, если и на самом деле попадешь на Марс.