Приключения-1966
Шрифт:
Траншейка была не длинная — здесь оборонялось не больше отделения. Ковров насчитал девять торчащих из земли касок. «Если этих не побьем, уйти не дадут — всех порежут огнем с близкого расстояния».
Решение, вполне естественное для таких обстоятельств, пришло само собой. Ковров просунул руку под маскировочный костюм и снял с поясного ремня две гранаты. Он лег на бок и осторожно при очередных вспышках ракет показал гранаты ближним разведчикам. Солдаты поняли командира, они тоже достали «лимонки» и показали их тем, кто лежал за ними — подальше. Убедившись, что группа готова, Ковров пополз, потому что с сорока метров, да еще лежа, гранату до окопа не добросишь. Разведчики двинулись за ним. Но не успели они преодолеть четверти расстояния до окопа, как один из немцев оглянулся. Ковров отчетливо увидел его белое при свете ракеты лицо. Обнаружив рядом ползущие пятнистые фигуры, гитлеровец выкатил от ужаса глаза и заорал так, что у Коврова спину закололо словно иголками.
Таиться дальше было бессмысленно. Лейтенант вскочил и побежал вперед, чтобы добросить гранату. Он видел, как немец дрожащими руками дергает затвор винтовки, а его соседи поворачиваются в сторону разведчиков. Ковров метнул гранату, целясь в орущего, и тут же лег. Он видел, как рядом бросали гранаты и падали на землю разведчики. Сейчас брызнут осколки — некоторые «лимонки» не долетели до траншеи. Никогда прежде три-четыре секунды, пока горит запал, не казались ему такими продолжительными. Ковров даже успел подумать: «Может быть, гранаты неисправные? Тогда все!»
Взрывы раздались один за другим. Лейтенант вскочил, скомандовал: «Вперед!» — оглянулся, все ли поднялись, несут ли флаг и Голощапова. Перепрыгивая через окоп, командир видел на дне его темные фигуры немцев — то ли убиты, то ли пригнулись от взрывов. Ковров вырвал кольцо из второй гранаты, которая все еще была в руке, и бросил ее в окоп. Затем достал ракетницу и подал сигнал вызова огня. Красная ракета круто взмыла в черное небо. Лейтенант рассчитывал: пока прилетят снаряды, разведчики успеют отбежать на безопасное расстояние. Но артиллеристы, видимо, стояли уже с натянутыми шнурами. Ракета еще не погасла, как вдали бухнули орудия и первые снаряды, едва не задев по головам убегающих, разорвались неподалеку. Разведчики невольно попадали. Снаряды на излете неслись так низко, что просто не было сил подняться на ноги. Оборона немцев покрылась частыми огненными вспышками и густой завесой вздыбленной земли и дыма. Разведчики поползли в сторону своих траншей, выбиваясь из сил от напряжения. Голощапова тащили по очереди — устанет одна пара, берет другая.
Наши артиллеристы молотили фашистское расположение добросовестно, но все же немецкие пулеметчики били по нейтральной зоне длинными и злыми очередями. В мрак ночи летели огненные трассы пуль. Они щелкали, как хлысты, над самым ухом. Разведчиков спасло то, что никто из гитлеровцев толком не знал, куда стрелять.
Заговорила и немецкая артиллерия. На середине нейтральной зоны в узкой ложбинке Ковров остановил группу передохнуть. Здесь было безопаснее, чем в своих траншеях. Артиллерийский обстрел разгорался, как при хорошем наступлении. Лейтенант нашел в темноте напарника Голощапова Боткина и спросил:
— Что у вас произошло?
Солдаты придвинулись поближе, всем хотелось узнать, что случилось с Голощаповым.
Боткин стал рассказывать:
— Мы видели, когда вы кинулись на часового, и хотели уже к флагу податься. Но в это время, глядим, смена идет — двое, наверное, разводящий и караульный. Идут мимо нас и точно в вашу сторону. «Ну, — думаю, — сейчас увидят, как вы с часовым возитесь, поднимут хай!» Как только они поравнялись с кустами, где мы сидели с Голощаповым, мы прыг на них! Втихую думали сделать. Я своего по башке прикладом. А Голощапов своего ножом хотел.
Неожиданно темное тело Голощапова шевельнулось, и он сказал слабым, но ядовитым голосом:
— Хотел, хотел, да хотелка не вышла...
Ковров быстро склонился к нему:
— Ты жив?
— Да живой, что мне сделается! Только и он успел меня ножом пару раз пырнуть, пока я с ним разделался.
— Ты молодец, — похвалил командир. — Если бы он хоть пикнул, нам не уйти.
Голощапов, верный своей привычке, засопел: видно, искал, кого бы поругать, но поскольку разговор шел о нем, он о себе и сказал:
— Какой там молодец? Я сам чуть не завыл, когда он меня, как мясную тушу, разделывал.
— Ты хорошо его перевязал? — спросил Ковров Боткина.
— Одну, главную, которая в боку, перетянул, а на другие бинтов не хватило — и его и свой пакет потратил.
— Что ж ты не сказал? Пошли, ребята, надо поторапливаться, как бы кровью не истек Голощапов.
А Голощапов шутил:
— Она во мне не текет, кровь-то, сухой я, как концентратная каша.
В траншеях разведчиков встретили тревожно.
— Ну как? Все живы?
— Раненых не оставили?
— Флаг приволокли?
— Вот молодчаги!
Растроганный Абакумов, не стесняясь окружающих, обнял Коврова, тискал и прижимал его к своему огромному мягкому телу. Командир тоже стоял рядом с комиссаром, дожидаясь своей очереди высказать лейтенанту благодарность.
Когда первая радость улеглась, комиссар обратился к командиру:
— Ну, Анатолий Петрович, теперь их нужно хорошенько покормить, пир устроить. Этим займусь сам. — И, повернувшись к Коврову, добавил: — Я с вами, чертяки, суеверным стал — не разрешил тыловикам ничего для встречи готовить: говорят, примета плохая. Идите отдыхайте, а мы будем готовиться вас чествовать.
«Чествование» проходило в обеденное время в овраге около кухни, где готовили пищу для работников штаба. Присутствовало все командование полка. Разведчиков посадили за настоящие столы, поставили перед ними тарелки, накормили борщом с копченой колбасой, гречневой кашей с ароматным мясным соусом. На столе стояли миски с раздобытыми где-то для этого случая солеными огурцами и белыми головками чищеного лука. Для апреля огурцы, хоть и мятые и пустые в середине, все же были невидалью.
Природа вокруг тоже выглядела празднично. Отражение яркого весеннего солнца вспыхивало, как электросварка, в звонких ручьях; на них невозможно было смотреть — резало глаза. Апрельский снегогон катил вовсю, от теплой обнажившейся земли поднимался пар, в низинах все шире разрастались лужи. Зима отступала на последние рубежи.
Ковров чувствовал обновление не только в природе, что-то сегодня менялось в нем самом и во всех окружающих.
После угощения комиссар поднялся и сказал:
— Ну, товарищи разведчики, еще раз спасибо вам! А сейчас пойдемте по батальонам, покажу вас всему полку. Пока, товарищ Ковров, выполнена первая — правда, самая трудная — половина партийного поручения, у нас еще уйма работы.
Ковров не сразу понял, какую работу имел в виду комиссар. А тот после обеда и весь следующий день водил разведчиков по подразделениям. Ноги вязли в грязи до обреза голенищ. В траншеях был настоящий потоп от весенней талой воды. А комиссар все водил и водил разведчиков по ротам и батареям. Везде он говорил почти одно и то же: