Приключения-1966
Шрифт:
Занятый своими мыслями и воспоминаниями, Борис не сразу заметил, что солнце скрылось за всклокоченными низкими тучами, что усилился ветер. Только поднявшись на крутояр, он увидел: впереди, за ручьем, там, где начинался горельник, даль затянута густо летящим снегом, а порывы ветра на открытом месте достигали такой силы, что выбивали из глаз скупую слезу.
Отыскав глазами залом, по которому можно было перебраться на противоположный берег ручья, Борис отвернулся от бьющего в лицо ветра и увидел: шагах в двадцати от него стоит Дамка. Он сплюнул от неожиданности и досады.
«Что подумает Демьян Трофимович? — размышлял Борис. — Что я нарочно увел собаку? Вот еще забота! Обидится ведь прораб. Подумает, я специально заманил Дамку с собой с целью прикончить по дороге. И концы в воду. Да...»
— Дамка! — позвал Борис.
Собака подошла, виляя хвостом. Вид у нее был доверчивый, а отнюдь не виноватый. Борис потрепал Дамку по загривку.
— Ладно, дурочка, идем. Вот принесет мне твой хозяин материалы, я ему тебя и верну. Заложницей будешь, поняла?
Борис улыбнулся своей шутке.
Собака дружелюбно замотала пушистым хвостом.
— Идем. Мне с тобой, пожалуй, веселее будет.
Они спустились к ручью, перешли его по залому и вошли в горельник.
Здесь Борис проходил летом, но и тогда мертвый лес, хотя и поросший высокой травой и буйным кустарником, произвел на него мрачное впечатление. Из Пышной зелени молодого подлеска поднимались черные, обгорелые, мертвые деревья. Одни стояли, раскинув голые сучья в стороны, другие воздевали их к небу, словно замерев в смертной муке.
Теперь погибшие деревья выглядели еще более трагически. На белом фоне снега их позы стали выразительнее.
Ветер крепчал. Он свистел в обнаженных ветвях, будто в снастях, заливался, как сказочный Соловей-разбойник.
Борис глядел на горельник, в котором ветер не задерживался, а лишь набирал силу; на густой снег, летящий клубами и облеплявший стволы, сучья, каждую веточку, делая мертвый лес похожим на гравюру сумасшедшего художника.
Тропа стала неразличима под снегом. Ее перегораживали упавшие деревья, корни которых подгнили, а ветер завершил дело. Хотя летом тропу расчистили, откинули в стороны стволы, но деревья падали беспрестанно, и тропа снова оказалась заваленной. Борис достал из кармана компас, сориентировался и, уже не доверяя своей памяти, двинулся по азимуту, прямо через завалы.
Но Дамка вдруг остановилась и тихонько заскулила. Борис свистнул, подзывая ее, но она по-прежнему стояла в стороне и как бы звала его за собой.
— Ишь ты, — сказал Борис. — Тропу под снегом чуешь?
Он нагнулся, потрепал Дамку по загривку.
— Ну, веди, проводник.
Дамка побежала впереди. Борис едва поспевал за ней. Иногда собака уходила далеко и терялась в снежной круговерти, исчезала за завалами.
Тогда она либо дожидалась Бориса, либо давала знать о себе лаем.
По расчетам Бориса, к полудню они прошли километров пятнадцать. И это налегке! Борис был недоволен собой. При такой скорости продвижения он мог попасть к Леденцову не раньше чем завтра к вечеру, да и то если выдастся лунная ночь и он будет идти без сна. Это было далеко не весело.
Хотя ветер, сдобренный морозцем, крепко щипал щеки, Борису стало жарко. Рубашка прилипла к потной спине, и каждые сто метров пути давались все с большим трудом. Он решил поесть и напиться крепкого чая. Чтоб понадежнее укрыться от студеных порывов, Борис забрел в чащобу. Ему с трудом удалось найти нечто вроде полянки.
Он развел костер, благо за дровами ходить было недалеко, повесил котелок, кинул в него кусок оленины. Прислонившись спиной к одному из упавших стволов, Борис смотрел на пламя костра.
И опять воспоминания унесли его в Ленинград, где еще стояли, наверное, последние дни золотой осени, дни, когда город кажется удивительно праздничным, ярким, а воздух пропах палой листвой.
Вздохнув, Борис подкинул сучьев в костер и подумал, что стоит найти не очень толстую валежину, устроить небольшую нодью и, отдохнув, попробовать переждать метель. Борис знал, что такая непогодь в это время года долго не длится.
Он поднялся из-за нагромождения упавших стволов, которое служило ему укрытием. Ветер, казалось, осатанел. Согнувшись едва ли не пополам, Борис, с трудом преодолев сопротивление ветра, выбрался из укрытия. Скоро он нашел подходящую толстую валежину, которая вполне годилась для устройства нодьи. Он выволок ее из-под завала и потащил к костру. Вдруг странный шелест послышался сбоку. Борис оглянулся.
Старая пихта с подгнившими корнями, сбитая ветром, падала прямо на него.
Борис хотел шарахнуться в сторону, но нога соскользнула и застряла в завале.
Он свалился на колоды. Закричал.
И в то же мгновение старая пихта упала на подвернутую ногу.
Борис почувствовал, как в голени что-то отвратительно хрустнуло. И он потерял сознание.
Борис вконец обессилел от мучений. Он не мог двинуться. Боялся потревожить притаившуюся боль. Он тупо смотрел на догорающий костер. Угли подернулись пеплом, и лишь кое-где сквозь серый налет звериным глазом проглядывал огонек.
Дамка устроилась около котомки с мясом и лежала спокойно, косясь на человека, бывшего в пяти шагах от костра, и время от времени кричавшего протяжно и дико. Потом она прикрывала глаза, вздыхала и дремала.
Ветер по-прежнему дул крепко. Деревья продолжали поскрипывать монотонно и угрожающе. Изредка, когда порыв ветра бывал очень силен, где-то слышалось, как одно из них падало, с треском обламывая ветви о мерзлую землю.
Потом Борису совсем надоело и думать и смотреть. Испарина от боли и бессильных попыток вырваться из капкана теперь стала холодной, и тело стыло. Мороз постепенно, будто исподволь, пробирался все глубже, к самому сердцу. Но Борису было просто наплевать уже и на холод и на то, что через несколько часов он замерзнет. Ему хотелось лежать, не шевелясь, не ощущая боли.