Приключения-1966
Шрифт:
В дверях показался Бове.
— Ты летишь, Хорст? — спросил механик.
— Да. Туда же.
— Но там нечего делать.
— Там оставался один русский...
— Ефрейтор Бове! — перебил Воцебум. — Вы слышали приказ?
— Да, герр лейтенант.
— Выполняйте!
Бове медленно шел к стоянке. По его широкому безбровому лицу колотила снежная крупа. Ныла обмороженная щека, заклеенная пластырем, ныли руки, избитые ключами. «У этих парней, кажется, нос в пуху, — подумал механик. — И Хорст наверняка достукает того русского».
Он достал таблицу — инструкцию по прицелу Реви и стал регулировать его для стрельбы по малой цели.
Все оставшиеся от сухого пайка продукты Андрюшка мысленно разделил на четыре части. Он уже съел одну, но все равно хотелось есть. Подумал и съел вторую часть. «Ведь чтобы согреться, не замерзнуть в мокрой одежде, надо много еды, а концентраты — какая это еда, не макароны же с мясом», — подумал он. Банку макарон решил открыть на третий, а может, и на четвертый день.
Андрюшка вздохнул и пошел дальше.
Ветер донес до ушей гул. Гул был протяжный, тяжелый. «Неужели вернулся, проклятый?» Андрюшка прибавил шагу, хотя и впереди припорошенная снегом льдина была ровной, без торосов и проталин.
«Зачем я ему, один? — хотел он успокоить себя. — А может, не найдет?» — оглянулся — цепочкой тянулись по снегу следы.
И тогда Андрюшка остановился. Он никогда не попадал под бомбежку, но слышал от старых солдат — погибает первым тот, кто бежит, петляет зайцем, а не лежит, схоронившись. Андрюшка решил стоять, подумав, что сверху стоящий кажется меньше того, кто лежит.
Он повернулся навстречу гулу, снял винтовку, и поставил рядом, приклад к валенку, как часовой.
В белом небе появился крошечный паучок. «А если выстрелить?.. Хотя толк-то какой, зазря патрон испортишь...»
Цепочка следов немного выгнута — русский идет в общем правильно, но, вероятно, ориентируется по солнцу, не учитывая поправку на время. Из любопытства Хорст Бётгер высчитал, сколько километров прошел русский. Получилось двадцать два километра.
— Очень неплохо, — похвалил Бётгер, — парень ходкий.
Он склонил машину в пике и открыл огонь с дальней дистанции. Прицел сильно увеличивал цель. Бётгер видел, как строчка трасс, взбивая снег, быстро приближалась к русскому. Вот она заплясала вокруг. Сейчас русский рванется в сторону... Но русский стоял, как изваяние, и смотрел прямо на самолет. Бётгер, кажется, заметил даже лицо, шапку-ушанку с вздыбившимся козырьком, зеленые петлицы на шинели.
«Стой!» Бётгер рванул ручку на себя, оглянулся, Солдат стоял, как и прежде, только голову повернул.
Бётгер выругался, двинул ногой педаль, чтобы с поворотом через голову снова выйти на цель.
Он бросал машину в пике, стрелял, крутил фигуры, как в опасном воздушном бою, но русского не брали пули.
Остекленевшими глазами проводил Андрюшка взмывающий в небо самолет. Если фашист повторит атаку, он не устоит. Он хорошо знал предел своей выдержки, как и любой человек, если он не приписывает себе каких-то особых качеств.
Фашист снова открыл огонь. Пули с воем крушили лед вокруг. Андрюшка сжал зубы и все же не сдвинулся с места. Маслорадиатор под мотором походил на раскрытую акулью пасть, винт со свистом сек воздух.
«З-з-з», — пуля рванула шинель.
«Мессершмитт» взмыл, опалив жаром мотора.
Кажется, Андрюшка почувствовал на спине тепло, ноги задрожали, и он начал было опускаться на лед, но остановился, навалившись на винтовку.
Он устоял и на этот раз.
Фашист теперь не пикировал. Он стал кружить. Летчик с бреющего полета рассматривал его, словно Андрюшка был какой-то редкий экспонат.
Потом фашист улетел.
— Выкусил? — засмеялся Андрюшка и, закрыв глаза, повалился на лед.
Воцебум сидел, положив ноги на решетку электрической печи, и зло выговаривал Бётгеру:
— Вы не видите ничего невероятного в том, что «мессершмитт» с полным боекомплектом и летчик, окончивший школу АВ, школу С, наконец, пробывший год в учебной истребительной эскадре, не может убить русского, который стоит, как на блюдечке!
— Это, наверное, дьявол...
— И дьявол следил за вами, пока вы вертелись вокруг него? — Воцебум, скинув ноги на пол, вытянулся. — Слушайте приказ, пилот Бётгер! После обеда вы летите вместе с отрядом, будем прикрывать «юнкерсы» над Мурманском. Завтра не знаю, что будем делать. Но и завтра и послезавтра, когда другие пилоты будут отдыхать, вы полетите к своему русскому и будете летать, пока его не добьете!
Воцебум натянул комбинезон, унты, надел шлем и направился к двери — огромный, толстый, с бульдожьей физиономией, еще более покрасневшей от злости.
— Кстати, — он задержался у порога, — я не представил вас к награде, хотя командир эскадры хотел отметить отличившихся.
Он вышел. Из окна Бётгер видел, как лейтенант пристегнул парашют и полез в кабину. У Воцебума была привычка летать на свободную охоту перед обедом, чтобы нагулять аппетит.
...Назавтра задула пурга. Ее никто не ждал. Пурга трясла стены узких финских домов, обитых для тепла снаружи и изнутри толстыми плитами из древесных опилок. По стеклам окон шуршал обледеневший снег.
...Пурга замела истребители по самые крылья, и, когда она кончилась, целый день пришлось откапывать машины. Еще день потребовался механикам, чтобы разогреть и запустить моторы.
— Надеюсь, вы не забыли о моем приказе? — спросил Воцебум за ужином.
Бётгер молча отодвинул тарелку и вышел. За спиной он услышал хохот.
Ночью он не мог уснуть. Его раздражал то лай сторожевой собаки, то хохот норвежца, который привозил для столовой мороженую треску, то храп соседа, то гудки машин, подвозящих к базе горючее и боеприпасы.