Приключения-1966
Шрифт:
— ...Побывал он и в Кобе. Описание, конечно, такое: «Сия хлябь весьма приметна как в рассуждении красы, так и по причине других качеств». Но вот что нас удивило — он упоминал о какой-то пропасти внутри пещеры. Я рассказал в секции, и Лев с Сережкой Фирсовым — был у нас такой славный хлопец, служит сейчас, — рассудили так: надо копать, искать ход к колодцу. Они поселились возле пещеры и стали методически так, одну за другой, раскапывать все подозрительные ниши. Повезло Сережке: он наткнулся первым. С чрезвычайным бумом они явились ко мне в половине второго ночи, перепугав Надину маму. В воскресенье мы поехали туда с оборудованием, спустились в колодец и дошли до сифона. А через три дня — как раз был День Конституции, снег такой — Лев пронырнул через сифон. Вода тогда стояла до потолка, понизили ее уже потом.
Алик курил.
— Ну, мы, конечно, ходили хвост трубой и, использовав благоприятную обстановку, выцыганили через академснаб движок, новые лодки, еще кое-что, — он подмигнул. — Мы своего тоже не упускаем. Без этого нельзя.
Он смеялся. Свеча стояла на земле, глаза Игоря были в тени, Алик видел только лучики морщинок под его висками.
Потом он встал.
— Ты записывай, а я с компасом. Быстрее будет.
Он слез в воду, натянул шлем и, подняв руки, пошел к щели, откуда текла вода. Алик шел за ним. «В августе 1964 года И. Василевский и А. Крутов достигли конца пещеры». И еще было радостно оттого, что это последний заход, что через сутки, не позже, он будет на поверхности. Он только никак не мог сообразить, когда они выйдут — днем или ночью.
— Азимут двести тридцать пять! — крикнул Игорь. — Десять метров. Ширина — пятьдесят сантиметров. Высота — полтора метра. Пометь в скобках: воздуха — пятнадцать сантиметров.
Свет его фонаря, отражаясь от воды, бил в глаза Алику. Писать было трудно: вода плескалась вокруг обтянутого шлемом подбородка, и Алик то и дело чувствовал ее ледяное прикосновение к нижней губе.
Осторожно, чтобы вода не плескалась в лицо, и придерживаясь свободной рукой за потолок, он дошел до Игоря и встал на его место. Игорь пошел дальше, пока не натянулся над водой мерный шнур. Он светил вперед. Алик видел на ярко-белом фоне его черную голову в шлеме, торчащую из черной воды.
— То же самое! — крикнул он. — Настоящая клоака.
Голос прозвучал громко и гулко, как из трубы.
— Затонувшая подводная лодка, — сказал Алик.
Он наклонился и попил. Тело, сжатое водой, уже начало окоченевать, а губы были горячие и сухие.
Потом несколько метров они ползли на четвереньках, потом опять шли по горло в воде. Свеча, которую Алик сунул за пазуху, провалилась в ноги и каталась под пяткой.
— Азимут двести двадцать! — кричал Игорь. — Восемь метров.
И Алик задирал голову и, едва не опрокидываясь на спину, прижимал тетрадь к потолку и записывал. На потолке сверкали мелкие, как на наждачной бумаге, кристаллы.
Так шли они долго. Алик не знал сколько. Ход не менялся. Сдавленная шлемом и фонарем голова болела и чесалась. Алик крутил ею, и тогда щеки и подбородок колола прижатая шлемом щетина.
Вода кончилась неожиданно. Впереди было сужение.
— Пикантно, — сказал Игорь.
Они сели. Алик достал из-за резинки фонаря размокшие сигареты. Месиво из бумаги и табака. Алик выкинул их.
— Ты давно знаешь Льва?
— Четвертый год. — Игорь писал в тетради. — Я только что приехал в Симферополь, и мы с шефом усиленно ломали головы, с какого конца взяться за пещеры. Ничего ведь не было — ни методик, ни людей, ни оборудования. Поехали как-то на Ай-Петри — на рекогносцировку. Конец сентября, дожди, ветер. Жили на метеостанции, ходили в маршруты по поверхности, а вечерами отогревались, сидели в ресторане с охотниками на перепелок, пили пиво и ели чебуреки. Один раз сидим, вдруг садится за наш столик какой-то странный парень в конькобежных рейтузах, заказывает три шашлыка, представляется: Лев. Разговорились, и мы, разинув рты, узнаем, что это тот самый Лев, который уже несколько лет один лазает по пещерам. Ночевал он тогда в полукилометре от ресторана, в какой-то врытой в землю кабине от «студебеккера». На другой день он потащил меня в колодец. И я имел глупость согласиться, — Игорь снимал гидрокостюм: впереди было сужение. — Колодец был метров двадцать, но такого страха, какого я там натерпелся... Ты бы видел эту лестницу! Две ржавые проволоки и кривые поленья. Страховки, конечно, никакой. А фонарь его собственного производства, в форме пистолета: луч шел из дула, а в рукоятку вставлялась батарейка от слухового аппарата.
Он лег на бок и пытался протиснуться в сужение, отпихиваясь ногами. Алик смотрел на его елозящие по земле ботинки и вдруг почувствовал, как все мягко поплыло в сторону, будто кто-то взял его за голову и качал вращать ее, все расплывалось и странно, молочно светлело. Он знал, что это, и, торопясь, чтобы не увидел Игорь, отполз назад и лег на спину. Слабость медленно проходила. Когда он вернулся, Игоря не было. Из сужения бил голубоватый луч, освещая сваленную кучей одежду. Алик лег и, когда Игорь отвел фонарь, увидел по ту сторону сужения его грязное лицо и голые плечи, тоже грязные и исцарапанные.
— Давай! — сказал Игорь.
Алик пропихнул ему вещи, потом тоже разделся, лег в холодную и жидкую, как на деревенском базаре после дождя, грязь и, вздрагивая от холода и отвращения, пополз. Но потом он забыл о холоде. Не проходили плечи. Он отталкивался ногами, старался как можно сильнее выдохнуть воздух. Скребло по ребрам, и один раз ему показалось, что он совсем, навсегда застрял; он рванулся назад, потом вперед, вспотел.
— Давай! — сказал Игорь.
Он взял его за руки и вытащил к себе.
— Ну как?
— Порядок.
Игорь был в измазанных шерстяных трусах и незастегнутой рубашке.
— А жутко — да? — когда покажется, что застрял? У меня есть знакомый биолог. Он говорит, что это атавизм, боязнь ловушки. — Он выкладывал из полиэтиленового мешочка хлеб, банку мясного паштета, лук и два раздавленных куска пирога. — В основе спорта альпинизма всегда стоял вопрос еды.
Алик намазал на хлеб паштет, разрезал луковицу. Лук был сочный и сладкий.
— Понимаешь, — сказал Игорь. — Когда я хожу, например, со Львом или даже с Юркой, я знаю, что им так же интересно, как и мне. А с тобой я чувствую как-то...
— Скованно, да?
— Да.
«Самая откровенная супружеская пара на свете».
— Мне тоже интересно, — сказал Алик. — Но я тебя очень хорошо понимаю. Мне в сто раз лучше самому делать не то, что мне хочется, чем знать, что другой делает это же из-за тебя.
Игорь кивал. Жевал пирог и кивал.
— Да, но понимаешь... Настоящий коллективизм не в том, чтобы все время жертвовать своими желаниями. Тут нужна какая-то пропорция. Потому что если человек только жертвует, то в конце концов люди начнут его тяготить.