Приключения-1966
Шрифт:
— Ну, и как оно? — Он улыбался.
— Ничего.
Игорь слез в воду и стал запихивать мешки в сифон.
— Часа через четыре будем лежать на травке и есть молодую картошку с малосольными огурцами, — сказал Лев.
И Алик почувствовал благодарность.
«В конце концов ничего страшного не случилось. Я первый раз в пещере, и все это понимают. Я держался, пока мог. У каждого есть предел».
Но когда он вынырнул из сифона и увидел, что Игорь говорит с Надей и Юрочкой, он опять испугался.
— Курево есть? — крикнул ему Юрочка.
Алик развел руками.
— Бедный Алик, — сказала Надя. — Такое зверское крещение.
— Собираю бычки, — сказал Юрочка. — Мокрые, натурально.
— Что, перекусим? — Надя посмотрела на Игоря.
— Не сиди на земле, сколько тебе говорить, — сказал он.
Лев поставил на песок банку тушенки и стал резать хлеб. Юрочка отломал от банки крышку, выкрошил на нее табак из окурков и поднял над свечой. От табака, похожего на вываренную чайную заварку, пошел пар, Юрочка оторвал от банки этикетку, и они с Аликом свернули большие, уродливые цигарки. Бумага была толстая, глянцевая, горела плохо. От сырого, вонючего табака драло горло. Юрочка кривился и кашлял.
— Осточертели эти пещеры, — и он посмотрел на Алика. — Кризис жанра.
— Занятие, конечно, не для культурного человека, — сказал Алик.
— Пора, видимо, сменить пластинку. Подумываю о горных лыжах.
Игорь, Надя и Лев молчали. Лев подчеркнуто аккуратно вырыл в песке ямку и закопал банку и обрывки бумаги.
Вспомогателей встретили перед Монетным озером. Они жали руки, смеялись, совали глюкозу, яблоки и сигареты. Алик узнал Колю, мужа Лили, еще нескольких человек — и было странно, что он не видел их всего пять дней. Тот день на Ай-Петри и те два дня на поляне перед пещерой казались далеким прошлым.
...Он уже в лодке. Мягко продавливается в холод резиновое дно, плывет над головой потолок. Коля, муж Лили, стоящий на носу, хватается за сталагмит с отбитым концом и подтягивает лодку к берегу. Алик вылезает.
Огоньки фонарей рассыпались по ходу далеко вперед. Песок. Ноги волочатся и шуршат...
...Кто-то ползет перед ним на четвереньках. И Алик замечает, что он тоже ползет. И смотрит на облепленные глиной ботинки этого человека. Волочится развязавшийся шнурок. Надины ботинки. Надя, значит. Она привстает и тут же приседает, схватившись за голову. Оборачивается и злобно ударяет кулачком в сталактит. Он падает и раскалывается.
У Алика стучало в висках и сделалось тошно, когда он вспомнил о лестнице за Узким сифоном. Ему вдруг все стало противно. «Какого черта ты выкручиваешься? Просто ты трус и неврастеник, а Лев, Игорь и Надя нет. Ты хотел прожить, чтобы никто тебя не трогал, и считал, что можно прожить так, никому не мешая. И до сегодняшнего дня это тебе удавалось».
Потом, считая ступеньки, он лез вверх по лестнице. Наверху кто-то подхватил его под мышки, вытащил. Какой-то круглолицый мальчишка с висящим на шее медвежьим клыком. Он протянул на грязной ладони две замусоленные таблетки глюкозы, и у Алика вдруг защемило внутри, и захотелось все рассказать этому мальчишке, и сказать, чтобы они еще раз взяли его с собой, потому что он должен доказать себе и им, — что он не такой, что он не совсем такой, что он может быть не таким.
— Спасибо, — сказал он.
И пошел по верхней галерее. Спустился по деревянной лестнице; и когда встал на землю, у него подогнулись ноги, и он упал на живот.
Фонарь развалился. Алик начал чинить его, обрезал об осколок стекла палец и, размахнувшись, швырнул фонарь в стену. Зажег свечу и пошел, шатаясь и закрывая огонек ладонью.
Сзади бухали по гулкому полу ботинки. Ближе, еще ближе... Два вспомогателя с мешками и Юрочка. Алик пошел за ними.
— Кто знает, сейчас день или ночь?
— День, — хором сказали вспомогатели.
— А наши где?
— Идут, — сказал Юрочка. — Наде плохо стало.
Алик отстал и пошел медленнее. Ему хотелось выйти из пещеры вместе с Надей, Игорем и Львом.
А потом он увидел впереди, под потолком, дымно-голубую проредь в темноте и, догадавшись, что это солнечный свет, пошел туда, не глядя под ноги, навстречу широкому голубому лучу, носом, горлом и губами чувствуя уже теплый, пресный запах дневного воздуха, и вдруг очутился в слепящем, ломящем глаза свете, в банно-горячем, полном неясного дремотного бормотания воздухе.
Юрочка сидел на камне, держал в толстых, серых от подсохшей грязной корки пальцах тонкую белую сигарету, от которой тянулась по черному от тени обрыву голубая жилка дыма.
— Сколько сейчас? — спросил Алик.
— Ходят слухи, что пять часов. — Юрочка смотрел на что-то, что было сзади Алика.
И он, обернувшись, увидел Надю. Она стояла между Игорем и Львом. Лицо было бледное, как фотография, под глазами серели тени.
— Вперед, Алик! — крикнул вдруг Лев. — Нам еще долго мотаться по свету! Верно, мой командир?
Игорь стоял теперь сзади Нади, держал ее за плечи.
— Когда будет следующий штурм? — сказал Алик.
Игорь смотрел на него.
— Мы ведь не кончили, — с усилием сказал Алик. — Не дошли.
— В сентябре, наверно.
— Возьмете меня? — Он смотрел на свои грязные, разбухшие ботинки.
— Там видно будет.
— Возьмите.
И, подняв голову, увидел, как сузились, стянувшись морщинками глаза Игоря, как шевельнулись, раздвигаясь, его губы.
— Ладно, — сказал он. — Там видно будет.
И они, все пятеро, пошли друг за другом вниз по тропе. Глазам, привыкшим в темноте к оттенкам и полутонам, солнечные краски казались слишком, ненужно яркими, тяжелыми, грубыми. Тени на тропе были бархатно-черными, трава и деревья неестественно, изумрудно зелеными, а над белыми, как творог, скалами было фиолетовое, глубокое небо.
РАССКАЗЫ