Приключения 1972—1973 (Сборник приключенческих повестей и рассказов)
Шрифт:
— Вам что надо?
«Вот ведь хрыч! — подумал о старике Робежниек, наблюдавший за встречей из-за куста можжевельника. — Сладит ли с ним Майга?»
Старик впустил гостью в комнату, и дверь захлопнулась. Ивару показалось, что стало еще темней и страшней. Ивар нечаянно задел ветку можжевельника, и на лицо ему упали холодные капли. Робежниек немного подождал, затем нагнулся, бегом пересек двор, подкрался к самому дому и заглянул в освещенное окно.
Комната была обставлена вполне современно, что не гармонировало с внешней убогостью избы. У противоположной
Дождь перестал, и туман постепенно рассеивался. К счастью, низкие облака по-прежнему закрывали луну. Листва кустарников, стволы деревьев — все было мокрым и мрачным.
Внезапно седой сделал шаг к окну и резко распахнул его. Робежниек едва успел нагнуться. Теперь он сидел на корточках, точнее, стоял на одном колене, в самой что ни на есть неловкой позе. Зато кое-что можно было расслышать. Старик говорил отрывисто и глухо, словно забивал сваи.
— …сколько раз предупреждал Алиду. Не слушала. Все они, Лоренцы, упрямы испокон веку. И брат такой же, и старый Лоренц, ее отец. Еще в тридцатые годы, когда у Алиды был на Гертрудинской свой…
Порыв ветра тряхнул вершину сосны, и град крупных капель заглушил последние слова. Когда ветер стих, Робежниек услыхал голос Майги:
— Вы поступили весьма опрометчиво.
У старика неожиданно упал голос.
— Вам легко говорить… А я… сколько раз, бывало, сдерживал себя, чтобы своими руками не удушить. Жаль, что еще в тот раз…
— Значит, вы утверждаете, что драгоценности должны быть?
— Еще бы.
— Куда же они могли деться?
— Понятия не имею, мадам.
— Возможно, Волдис…
Робежниек чуть привстал, чтобы распрямить затекшую ногу, и невзначай задел плечом куст шиповника. Мокрая ветка, освободясь, шумно стегнула по стене. Голоса сразу смолкли. Очевидно, в комнате прислушивались.
— Вы приехали одна? — немного погодя недоверчиво спросил старик.
— Я вам уже сказала, — спокойно заверила Майга. — Я заинтересована не меньше вашего в том, чтобы разговор остался между нами.
— Кто же там скребется снаружи?
— Сегодня такая непогода, ветер и дождь.
Робежниек замер, потом неслышно прокрался через двор и спрятался за толстой сосной. Отсюда ему было видно, как старик высунулся из окна, поглядел вокруг и, очевидно успокоясь, продолжал говорить, сопровождая речь неуклюжими жестами.
Заговорила Майга, лишь когда они выехали на шоссе:
— Необходимо срочно отыскать некоего Волдиса.
Робежниек с благодарностью посмотрел на женщину.
— Потом. Поговорим обо всем позднее. А сейчас вам необходимо успокоиться. Эти два часа потребовали от вас такого напряжения. Я вам бесконечно признателен. Теперь постарайтесь думать о чем-нибудь другом. Не хотите положить голову ко
Виктор Соколовский подскочил на постели и сел. Резкий звонок. Так. Палец на кнопку будильника. Виктор потянулся было за брюками, но вовремя спохватился. И снова блаженно откинулся на подушки.
Со школьных лет сохранилась у него привычка в субботу на ночь заводить будильник. Таким образом он дважды испытывал прелесть выходного дня, когда ранним утром по звонку будильника можно было не вставать, а вновь погрузиться в сон.
Однако в то утро ему не спалось. Янина уже встала. Она сидела у туалетного столика и подпиливала ногти. Виктор смотрел на ее голую спину.
Словно почувствовав его взгляд, она медленно повернула голову. Улыбнулась, чуть приоткрыв рот. Сейчас Янина походила на маленькую девочку, и это особенно нравилось Виктору.
— Поднимайся, соня, — подмигнула она Виктору. — Посмотри, какая погода! На море сегодня благодать.
— На море? — задумчиво протянул Соколовский.
— А ты что, разве забыл? Сам же собирался в это воскресенье свозить меня на взморье.
— Верно, собирался, — Соколовский встал и взял гантели. — Да не всегда бывает так, как хочется.
Янина нахмурилась.
— Опять служба?
— Ну да, я должен быть в одном месте.
В этот самый час Геновева Щепис шла домой с рынка. В одной руке она несла тяжелую сумку с продуктами, на другой повис ее трехлетний постреленок Юзик, ни за что не желавший идти домой.
Да и Геновеву тоже дом не манил. Неприютен он был без смуглого и волосатого верзилы Казимира. Когда он входил, всегда казалось, что их комнатка слишком тесна и потолки низки для мужа. Правда, любил он, паразит, выпить, что поделаешь. Но если не перепьет, то притащится домой и спит в передней на своем полушубке. Зато когда заложит сверх меры — сиди в уголке и нишкни. И не дай бог, если попадалась ему на глаза старуха Лоренц! Тут уж он просто начинал землю под собой рыть от злости.
«Буржуйка старая, гадюка», — скрипел он зубами и потрясал кулачищами.
А теперь сам нечистый уволок куда-то Казимира. И не пишет ни слова, барсук этакий. Ты тут лезь из кожи вон, надрывайся. Прокуроры и милиционеры житья не дают, все допытываются насчет проклятой старухи.
Геновева подошла к калитке и остановилась. Сердце в груди застучало, словно молоток. У двери дома спиной к калитке стоял рослый детина в спортивном костюме и с портфелем под мышкой. Что-то в этом человеке было знакомо Геновеве.
На скрип калитки мужчина обернулся. На глазах у него были темные очки от солнца. Геновева пристально всматривалась в лицо. Нет, все-таки она его раньше не видела.
— Вы не из третьей квартиры? — Незнакомец сделал шаг вперед навстречу Геновеве. — Здравствуйте, я из домоуправления. Мне надо проверить, крепкие ли у вас междуэтажные перекрытия и перегородки. Дом будут ставить на капитальный ремонт.
Не дожидаясь ответа, мужчина взбежал по лестнице на второй этаж. Геновева последовала за ним.