Приключения 1974
Шрифт:
— Господин обер-лейтенант! — крикнул один из них с выражением ужаса и надежды на лице. — Что нам делать, господин лейтенант?
Притвиц, погасив свет на втором этаже, спускался с лестницы.
— Обороняться, дружище, обороняться, — сказал он спокойно. — Майор, вы примете команду?
— Командуйте вы, я врач, — ответил Бергман, и тут же грохотнуло, и пули с цокотом и лязгом защелкали по стенам и паркету, посыпался щебень, зазвенело стекло.
— Огонь! — закричал, прыгая к стене, Притвиц. — Огонь! — Он, не целясь, выстрелил несколько раз в окно.
Опять ударила очередь. Один
— Обходи, Юрка! — услышала Полина русский выкрик и сама закричала от радости.
— Успокойтесь, Полин! Сейчас я...
Притвиц обернулся. Очередь через окно бросила его на пол. Тотчас же, ударом распахнув раму, прыгнул в дом какой-то человек.
— Хенде хох! — крикнул он.
Бергман обернулся. Секунду они с ворвавшимся смотрели друг на друга. Неожиданно Притвиц, лежавший на полу, сдернул нападавшего на пол. Звякнул отлетевший автомат. Полина подбежала. Они катались по осколкам стекла и щебня. Бергман встал. Он смотрел на борющихся и вытирал руки. У его ног стонал солдат. Полина смотрела, как Притвиц заламывает руки парню в ватнике с русым чубом на лбу. Бергман все смотрел из своего угла. Притвиц наседал на упавшего. Еще не поняв, что нужно сделать, Полина подбежала и надвинула Притвицу на глаза фуражку. Притвиц дернулся. Выкатившийся из-под него партизан ударил его ногой и насел на него сверху. Полина подбежала к лежащему пластом немецкому солдату, просунула руку под его еще теплое тело, отстегнула пряжку и вытянула из-под него ремень.
— Нужно? — спросила она чубатого, протягивая ремень. Тот выкручивал Притвицу руки.
— Вяжи, вяжи, — хрипел партизан, напрягшись в последнем усилии. Притвиц охнул и упал плашмя. Полина неумело просунула ремень под стиснутые руками чубатого запястья обер-лейтенанта.
— Так, — парень скрутил руки Притвицу и вскочил.
Он увидел наблюдающего за ним Бергмана и кинулся к автомату. Полина и Бергман онемело смотрели на него. Парень вскинул автомат и чему-то удивился.
— Чего смотришь? — спросил он Бергмана и вдруг осознал присутствие Полины. — Это ты мне ремень дала?
— Я, — сказала она.
— Кто такая?
— Своя, — сказала она, улыбаясь. Он вдруг показался ей смешным: чубатый, грязный.
— Понятно, — парень ткнул стволом в сторону Бергмана. — А этот чего? Ошалел?
— Он тоже свой, — сказала Полина.
Парень секунду поразмыслил.
— Как за шкирку возьмешь, все свои, — пробормотал он и поднял автомат. — А ну давай на улицу.
В дверь заскочили еще какие-то люди.
— Кого взял, Юрка? — спросил бородатый кряжистый мужик.
— Да вот «своя», говорит, — ответил Юрка и крикнул: — Наверху пошарь, я там не был. Главного пока не видал.
Репнев лежал на площади под колесом развороченного гранатой грузовика, прижимаясь к булыжнику. Крыша комендатуры горела. Горело невдалеке здание гестапо. Сейчас только длинная двухэтажная постройка комендатуры и оставалась немецкой территорией в поселке. Казармы на другом конце города
Комендатуру взять не удалось, потому что группа, посланная к ней, нарвалась на патруль, и стрельба подняла охрану в здании. На площади перед комендатурой, зыбко освещаемой огнем, лежало несколько неподвижных тел немцев и партизан. Репнев выжидал затишья, чтобы попробовать узнать, кто мертвый, а кто ранен. Но затишья не было. Повсюду — из-за заборов, разбитых машин и из кюветов — били партизанские автоматы и пулеметы, и в ответ им со второго этажа комендатуры резали по булыжнику площади, лязгали по камням, отскакивали и скребли в воздухе очереди крупнокалиберного пулемета. Подполз Редькин. Бинты на его плече были пламенными в отсветах пожара.
— Не иначе сам Шренк дерется, — сказал он, пробуя одной рукой свернуть самокрутку.
Репнев помог ему закурить.
— Главное, сволочь, тянет время. А Кюнмахль у Вязовского свои машины оставил. Если Шренк ему сообщит по рации, через час будет тут. Этот волк стреляный, и солдаты у него отборные. Комендатуру надо брать! — Редькин поднялся и стоял теперь, оглядывая площадь из-за борта грузовика.
— Товарищ командир, — вынырнул чубатый Юрка, — у меня тут...
— Юра, — перебил Редькин, — у тебя сколько человек?
— Восемь. Да два...
— Бери троих и ползи с фланга. Видишь? Через двор, — показал Редькин. — Забросай пулеметчика гранатами. Иначе пропадем.
— Есть! — Юрка уполз.
Редькин переждал минуту и, вывернувшись из-за машины, побежал вдоль площади. Упал на здоровую руку, пополз. Низко над ним ударила очередь. Пулемет на втором этаже комендатуры слал и слал из черноты окна огненные нити.
Репнев поймал себя на том, что впервые с начала этого рейда не думает о Полине. Он думал о ней каждую секунду, занимаясь делами, участвуя в разработке операции, трясясь на телеге по лесной дороге. А теперь она почти пропала из памяти. За Полиной пошел Шибаев. Он должен был доставить ее и Бергмана, но хотя в том конце поселка огонь и затих, изредка и там постреливали. Тревога за жену опять задрожала в нем сквозь усталость и озноб боя.
Вчера вечером, уничтожив десантников, Редькин решил поквитаться со Шренком. Как ни отговаривал его Точилин, командир был непоколебим. Он, видно, давно уже это задумал, потому что, когда, обманув и втянув Кюнмахля в затяжной бой с прикрытием, они вырвались на лесную дорогу, отряд там уже поджидал Трифоныч с двадцатью подводами. Вот он в чем заключался, план «Буденновский конь», понял тогда Репнев — в нескольких километрах от шоссе был некогда знаменитый конезавод. Давно уже комиссар вел там переговоры с мужиками. Конечно, часть поголовья немцы угнали, что много отличных племенных лошадей было укрыто в глухих чащобах. Теперь их передали партизанам. Раненые с Надей и Ниной загодя отправлены за болото, заслон все дальше уводил Кюнмахля, и Редькин повел отряд на Клинцы.