Приключения-77
Шрифт:
Жаров упрямо мотнул головой.
— Если версия, которой я придерживаюсь, правильна, то Комаров имел встречу с Митенковой сразу после истории на пляже. Может быть, признался. Как это бывает: любимый человек просит помощи, защиты. Он, Комаров, не дурак, образованный человек. Понимает, что может наступить и возмездие. Ехать сразу к Митенковой — слишком большой риск. О такой возможности, наверное, и зашла у них речь. Но ведь могли его и не заподозрить. Он в голове держал такой шанс. И поэтому едет в Ленинград, договорившись с Митенковой, что в случае разоблачения спрячется
Снова заговорил Коршунов:
— Почему Комаров не вышел из «подполья» при немцах? Ведь он убил сына советского работника: отец Белоцерковца же был зампредом райисполкома в Ленинграде, который так ненавидел Гитлер. Сидел в заключении. Причем доказать это ничего не стоило: Лосиноглебск был в руках у немцев...
Жаров пожал плечами.
— Одно дело совершить убийство, может быть, в состоянии аффекта. Присвоение рукописей тоже можно объяснить. Но измена Родине... Это крайний порог, за это расстрел. Не распространяется даже закон о сроках давности.
— На убийства — тоже, — сказал я. — На какой почве, по вашему мнению, произошла драка?
— Об этом свидетельствуют письма: оба любили Митенкову. Ревность. Есть такая песенка «Третий должен уйти...». Но ведь никто не хочет быть этим третьим, никто не хочет уходить. Такое бывает только в песнях.
— С ними на пляже была сестра Комарова Таисия, — сказал Коршунов. — Подруга Митенковой.
— Ну и что? — спросил следователь.
— Почему Белоцерковец обязательно был влюблен в Митенкову?
— Юрий Михайлович, я прежде всего исхожу из фактов. У нас есть его письмо к Митенковой: «Крепко целую, твой Павел». Комментарии, как говорится, излишни.
— Еще вопрос, — вставил я. — Странно, в консерватории исчезают два студента, и это не вызвало тревоги.
— Да в то время многие исчезали, — сказал Коршунов. — Война, бомбежки...
— Конечно, конечно, — согласился я. — Да, Юрий Михайлович, у вас есть возражения Константину Сергеевичу? Я не ошибаюсь?
— Как вам сказать, Захар Петрович, по-моему, ясность нужна во всем. Получается так: Комаров, может быть, убит, а может, остался жив. И убийство Белоцерковца не доказано...
— Комаров взят под стражу в связи с убийством, — сказал Жаров.
— В качестве подозреваемого в убийстве, — поправил я.
— Именно. Более того, — продолжал инспектор угрозыска, — сам факт смерти Белоцерковца не был установлен.
— Он не вернулся в Ленинград. Это раз, — возразил Жаров. — Его никто больше не видел. Это два. Часы — три. Окровавленная рубашка — четыре, — перечислял следователь. — Ну, допустим, Белоцерковец не был убит на пляже 15 июня. Где же он?
— У Митенковой. Этот самый Домовой, — сказал Коршунов. — Музыку пишет? Пишет. И ведь, как говорят знающие люди, именно своим стилем.
— Начнем с того: зачем ему прятаться у Митенковой?
— Напакостничал так, что испугался Комарова.
— Например? — Жаров был теперь в роли оппонента и наступал на Коршунова весьма напористо.
— Может, он стащил у Геннадия какую-нибудь идею, произведение. Плагиат называется. Бывает такое?
— Бывает, — милостиво согласился следователь.
— Вот он и говорит ему: «На тебе часы, они твои». Тогда это была большая ценность, не так ли, товарищ прокурор?
— Да-да. Часы имело меньше людей, чем сейчас имеют автомобили.
— Пускай не плагиат, а что-нибудь другое, — продолжал Коршунов. — Может, этот самый Белоцерковец заложил друга, выдал там что-нибудь. Иной раз предательство между друзьями паче любви к девушке разжигает вражду.
— Но почему это произошло именно в тот день? Они мирно провели 14 июня. Заметьте, Комаров пригласил Белоцерковца к себе домой, на день рождения.
— Об этом сказать не могу, — пожал плечами Коршунов. — Какая-то причина для драки была. Может, сестра? Гадать не хочу.
— Наверное, все-таки Митенкова, — подсказал Жаров.
— Может быть, и она, может быть. Во время драки Павел понял, что пощады от Комарова не будет. И бежал позорно к Митенковой. Хотя бы на время, пока улягутся страсти. Его побег приняли за убийство... А тут война. Пока Белоцерковец очухался, пришли немцы. Вот он и продолжал прятаться. Выйти нельзя: сын ответственного советского работника. Немцев прогнали — он теперь боится своих: дезертир. Так и просидел до наших дней...
— А Комаров? — спросил Жаров.
— Комаров, наверное, действительно погиб при бомбежке. — ответил Коршунов.
— Как это могла Митенкова спрятать в мирное время у себя парня, когда дома отец, брат? Девчонке-то еще восемнадцати не было... Соседи, слухи. Ведь Белоцерковец исчез до войны. Неувязочка, Юрий Михайлович. А Комаров к ней обратился в войну. Отец и брат на фронте, от матери нет известий. Совсем другое дело:
— А почему сразу к ней? Не обязательно. Он мог перебиться у кого-нибудь сначала. Смотрите, какое положение у того и этого. Павел — вольный казак, а не беглый арестант. Живи, где хочешь...
— И все-таки мотивы возможного приезда Белоцерковца к Митенковой и его страх, заставивший столько лет просидеть взаперти, для меня непонятны, — сказал следователь.
— Розыск Комарова был объявлен? — спросил я.
— Нет, — ответил Коршунов. — Семье объявили, что он погиб.
— А Белоцерковца разыскивали?
— Нет. — Инспектор угрозыска пожал плечами. — Его считали убитым 15 июня сорок первого года.
— Выходит, оба могли не только умереть, но и остаться в живых?
— Могли, — согласился следователь.