Приключения-91
Шрифт:
Вопросы, вопросы... Девиц, напуганных до полусмерти, которые плели черт знает что, мы не стали долго задерживать. А вот Коберова и Заскокина мы с Иваном Савельевичем попытались «прокачать» на всю катушку. Но не тут-то было: держались они уверенно, солидно, даже с наглецой. На вопрос, каким образом очутились за одним столом с Лукашовым, отвечали как по писаному: дело случая, оказались свободные места. Явная ложь, и они знали, что нам это известно, но в протоколе опроса пришлось записать их показания именно в таком виде. А как бы мне хотелось вернуть время вспять и поговорить с ними сразу после убийства! Увы...
Когда мы с Иваном Савельевичем остались одни, он сокрушенно покачал головой:
— Цэ гиблэ дило...
— Но работать надо.
— А як же.
И такой у него в это время был несчастный вид, что мне стало его искренне жаль. А себя? Если честно, то тогда я об этом не задумывался, хотя стоило бы...
— Что будем предпринимать? — спросил я его, насколько мог, сухо и официально.
Как-никак задание на розыск мне должен давать следователь прокуратуры. Но Иван Савельевич не принял предложенный мною тон. Он посмотрел на меня с мягкой укоризной и сказал:
— Брось. А то ты не знаешь...
— Да знаю... — вздохнул я. — Связи, знакомства Лукашова, мотив преступления.
— Связи, знакомства, — повторил Иван Савельевич и стал суетливо тереть носовым платком свою лысину — его в этот момент даже пот прошиб.
— И нужно повнимательней присмотреться к этим двум наглецам.
— Хамлюги, — согласился со мной Иван Савельевич, что-то сосредоточенно обдумывая.
Я с надеждой выжидательно смотрел на него: по прежним нашим встречам знал, что круглую, как капустный кочан, голову Ивана Савельевича нередко осеняют толковые мысли.
— Оци два бугая... щось тут нэ тэ... — Иван Савельевич достал блокнот и что-то записал. — Отой кооператив... Надо ОБХСС подключить. Пусть проверят.
— Иван Савельевич, только без шума и пыли! — взмолился я, быстро смекнув, о чем речь.
— Ага, всэ будэ тыхэнько... — хитро сощурил глаза следователь. — У меня есть на примете гарный хлопец из той конторы.
— И мне, с моей стороны, не мешало бы повнимательней присмотреться к Заскокину и Коберову, — испытующе глядя на него, сказал я.
— Ой, смотри... Они мужики серьезные. Щоб нэ выйшло чого...
— Так ведь и я не подарок им, — облегченно вздохнул я. Ответ следователя был согласием на «разработку» Коберова и Заскокина...
Я приехал к дому, где жил Лукашов, под вечер. Тело его пока находилось в морге. Как я успел выяснить, Лукашов сменил двух жен и жил с третьей, двадцатисемилетней Тиной Павловной. Детей у них не было.
Тина Павловна была одета в какую-то импортную хламиду наподобие кимоно, которая вовсе не скрывала ее женские прелести. А она была женщина видная: полногрудая, длинноногая, с удивительно прозрачными голубыми глазами, в которых почему-то не просматривалось должное страдание. Некоторое время мы молчали: я с интересом осматривал интерьер комнаты (а там было на что посмотреть), хозяйка с любопытством и не таясь изучала мою персону. Первой нарушила молчание она:
— Хотите кофе? С коньяком?
— Спасибо, с удовольствием, — отказаться я просто был не в состоянии — ее удивительно мягкий, приятный голос вдруг заставил трепыхнуться мое холостяцкое сердце, к тому же мой рабочий день уже закончился...
Кофе был великолепен. Такой у нас днем с огнем не сыщешь, не говоря уже о французском коньяке. Не спрашивая моего согласия, Тина Павловна налила коньяк в две серебряные рюмашки и с женской непосредственностью объяснила:
— Я люблю так. И вам советую. Кофе бодрит, а коньяк успокаивает.
— Понимаю, вам необходимо успокоиться...
— Вы так думаете? — с неожиданной иронией в голосе спросила она, заглядывая мне в глаза. — Или советуете по долгу службы?
Я невольно смутился:
— Извините, я... в общем, такое горе...
— Горе... — Тина Павловна медленно, врастяжку выпила. — Вам-то что до этого? Горе... — повторила она. — А если нет? Бывает такое? Ну вот нет горя, нет страданий — и все тут? Черствая я, бездушная, да? Простите за возможно нескромный вопрос — сколько вам лет?
Я ответил.
— Мы с вами почти одногодки. И в то же время я старше вас минимум вдвое. Почему? Хотите начистоту?
Я, естественно, не возражал, только изобразил приличествующую моменту мину глубокого сочувствия и понимания.
— Вышла я замуж за Лукашова, надеюсь, вы понимаете вовсе не по любви. Он меня просто купил. Вот так — взял и купил, как красивую безделушку, отвалив моему папеньке за меня «Волжанку» и новую квартиру в центре города. С гаражом. Калым, бакшиш, или как там это все называется... Нет, нет, я с себя вины не снимаю! Двадцать три года — возраст для девушки-невесты приличный, предполагает некоторою самостоятельность в мышлении и поступках. Но я была тогда студентка, заканчивала экономический факультет университета, ждала распределения в какую-то тмутаракань, уезжать из города не хотелось... Вот так все и вышло... просто...
— Тина Павловна... — начал я с отменной вежливостью.
— Прошу вас, очень прошу — зовите меня просто Тина. Иначе я чувствую себя старухой.
— Хорошо, Тина, у Геннадия Валерьяновича были враги?
— Сережа... можно я буду вас по имени? Сережа, скажу вам откровенно: он никогда и ни при каких обстоятельствах не посвящал меня в свои проблемы. Правда, я ими и не интересовалась. А последние год-два мы и виделись редко — заседания, совещания, когда он приезжал домой, я уже спала. Потом командировки... В общем — перестройка...
А вот это уже зря, Тина Павловна. Ну зачем же мне, извините, лапшу на уши вешать? Ведь лежит в моей папочке записка, которую мы нашли в бумагах покойника в его рабочем кабинете:
«Ген! Тебя разыскивал В. А. Срочно позвони ему. Очень важное Дело.
И почерк, Тина Павловна, между прочим, ваш. Мы ведь тоже не лыком шиты, не лаптем щи хлебаем. Кто такой В. А.? Ладно, с записочкой повременим. Будем «качать» дальше...
— Тина, если можно... — выразительно показал я глазами на бутылку «Камю».