Приключения Ариэля, рыцаря двух миров. Том I
Шрифт:
– Это потому что ты сама – чудо, самое чудесное из тех, какие я когда-либо встречал.
– Я просто всё ещё ребёнок, – смущённо сказала Иоланда. – Я очень много не знаю. Вот, например, разлука. Не могу представить себе, что это такое. Было время, когда тебя не было в моей жизни. Это понятно. Потом пришло время, когда ты появился в моей жизни. Тоже понятно. А разлука – это когда ты есть, но тебя нет. Как такое возможно? Не могу себе представить. Почему я не чувствую грусти, когда думаю о том, что нас ждёт разлука?
– Ты просто не знаешь, что такое грусть. Да и о чём грустить, если всё совершается по Божьей воле? У тебя мудрое сердце, Иоланда.
– Я даже счастлива от сознания того, что вовсём царстве ты – единственный, кому
– Даже не сомневайся, – улыбнулся Ариэль. И в этот миг ему показалось, что необычное чувство, которое он испытывает, это и есть грусть.
***
Недалеко от столицы стоит высокая гора, на самой вершине которой едва виднеется храм святого апостола Фомы – просветителя тех земель, где сейчас простирается царство пресвитера Иоанна. В этом храме покоятся мощи святого апостола. Вокруг горы – очень глубокое озеро, преодолеть которое невозможно, мостов здесь нет, и на лодках по этому озеру тоже никто не плавает. Храм святого апостола недоступен для паломников большую часть года. Но за 8 дней до апостольского праздника воды озера непостижимым образом уходят, открывая путь на гору и в храм. И после праздника ещё 8 дней туда можно пройти посуху. За эти 16 дней к мощам св.Фомы успевает припасть едва ли не половина жителей царства. В храме у мощей святого апостола – сакральный центр царства пресвитера Иоанна, точка ноль его духовного пространства. Люди идут сюда, чтобы очистить и укрепить душу, чтобы набраться сил для служения Богу и пресвитеру – царю царей.
На берегу озера располагаетсядвенадцать монастырей в честь двенадцати апостолов. Один из них, монастырь святого апостола Андрея Первозванного, дал приют Ариэлю на время до праздника. Его поселили в крохотной келье вместе с одним монахом, имени которого он так и не узнал, они обращались друг к другу просто «брат», большего не требовалось.
Новый брат Ариэля был примерно его ровесником – молодой,красивый, стройный, он весь был воплощением жизненной силы и красоты монашества. На его лице отражался такой удивительный покой, какой Ариэлю не часто доводилось видеть на лицах безмятежных подданных пресвитера. В царстве никого не раздирали страсти, здесь никто ни о чём не тревожился, все были радостны и спокойны. Но есть особый покой, чисто духовный, очищенный от всех земных попечений. И этот покой доступен только монахам.
Ариэль всегда восхищался монахами, не завидуя им, потому что у каждого в этой жизни своё служение, но считая монашество высшим из служений, ведь иноки ближе всего к Небу. Как бы ни было прекрасно царство пресвитера Иоанна, но оно лишь бледная тень Царства Небесного, а монахи уже здесь, на земле, обретаются наполовину в духовном мире. Отсюда покой на их лицах, он неземного происхождения.
Утром в их келье слышался тихий звон колокольчика, они с братом вставали на келейную молитву перед иконой Мадонны, державшей на руках Спасителя. Потом шли в храм на литургию, где собиралась вся братия монастыря. Монахи в серых сутанах стояли стройными рядами на равном расстоянии друг от друга. Всё пространство храма было заполнено, но без тесноты, каждый стоял сам по себе, но все были едины в своём порыве к Богу.
Раньше Ариэль бывал в монастырях, но никогда здесь не жил и только сейчас почувствовал удивительный и ни с чем не сравнимый вкус монашеской жизни. Здесь непостижимо сочетались сразу три реальности – быть одному, быть с Богом и быть с братьями. Монастырским уставом расписана каждая минута в течение дня, но это не только не тяготило, но и, напротив, сообщало особое ощущение внутренней свободы.
Питались монахи скудно, в основном – овощами, даже кашу на монастырском столе можно было увидеть не часто. Ариэль быстро привык к постоянному чувству голода, и оно ему даже
Благодаря удивительной монастырской атмосфере его душа получила особый духовный настрой. Он трижды исповедался, каждый раз открывая в своей душе всё новые и новые грехи, почувствовав насколько недостаточными были все его прежние исповеди. Раньше он не улавливал в себе лёгкие, почти незаметные, шевеления тщеславия, самолюбия, а то и зависти. Он понял, что ко многому в этом мире он привязан больше, чем следовало: часто любовался красотой природы, упуская духовный смысл этого созерцания, а это замутняло молитву и отвлекало от любви к ближним, а это доводило чуть ли не до осуждения чьих-то несовершенств, во всяком случае, ставило душу на грань осуждения. Едва потянув за почти незаметный грех, Ариэль вытаскивал из своей души целые цепочки греховных помыслов, состояний, шевелений. Если бы так дальше шло, он вполне мог совершить какой-нибудь греховный поступок. Слава Богу, есть монастыри и монахи, пожив среди которых можно очистить свою душу.
Почти весь день был занят богослужениями, совсем немного времени оставалось на то, чтобы погулять по монастырскому саду, где спелые плоды свисали с деревьев, высаженных просторно, так чтобы не затенять множество клумб с самыми разнообразными цветами. Тропинки были проложены так, чтобы можно было рассмотреть каждый цветок, приблизиться к каждому плоду, ни одного не задевая. Ариэль быстро понял, что возможность этих прогулок дана в монастыре так же для молитвы, которая текла порою вообще без слов, словно тихий радостный ручеёк.
Вечером они с братом совершали молитвенное правило в своей крохотной келье и сразу же погружались в мягкий ласковый сон. По ночам Ариэлю снилось, как он молится то в храме, то в келье, то в саду, то есть душа сутками напролёт не выходила из молитвы.
Наконец пришёл день, когда воды озера вокруг храмовой горы начали понемногу убывать, и вся братия монастыря крестным ходом отправилась на берег. Монастырь святого апостола Андрея Первозванного был ближайшим к спуску в ущелье, которое обычно заполнено водой, и братия этого монастыря первая спускалась на самое дно с тем, чтобы потом начать восхождение. Монахи обычно не дожидались, пока откроется вся лестница, ведущая вниз, они вставали на очередную ступеньку, которая показывалась из-под воды, а потом на следующую, когда она открывалась. Влажные ступени чёрного базальта, выходя из воды, на удивление не были скользкими, братья спускались всё ниже, но вокруг не было видно ни водорослей, ни моллюсков, как будто это ущелье и не скрывалось под водой большую часть года. Вот уже вода ушла полностью, они спустились на самое дно. Здесь было очень свежо и сумрачно, солнце проникает сюда, только достигнув зенита, а пока ещё стояло раннее утро. Когда открывается то, что обычно сокрыто, а вокруг царит таинственный прохладный полумрак, это создаёт в душе особый мистический настрой, полностью овладевший сейчас Ариэлем.
Началось восхождение. Гора была очень высокой, а шли монахи совсем медленно, но не потому что не могли идти быстрее, а чтобы позволить душе раствориться в этом чудесном восхождении. Эта дорога сама по себе была молитвой, она являла собой не только способ достижения цели, но и сама была целью. Здесь никто не мог торопиться, и никто не думал о том, когда же они наконецподнимутся наверх. Шли они, наверное, не меньше суток, не обращая внимания на то, как утро сменил полдень, потом наступил вечер, пришла и прошла ночь, и вот уже опять было утро. Никто не чувствовал усталости, никто не испытывал голода и жажды. Они непрерывно пели древние духовные гимны, протяжные и немного заунывные, их души полностью растворились в этих возвышенных распевах, их тела питала молитва. Это и был праздник, наполнявший души такой радостью, какую ни в каких иных обстоятельствах невозможно испытать.