Приключения Аввакума Захова(сб.)
Шрифт:
— Будет свежая рыба, — заявил Аввакум.
— О боже, как я люблю свежую рыбу! — воскликнула, всплеснув руками. Христина Чавова.
Ирина молчала.
— Доктор ждет, — сказал Аввакум.
Она пожала плечами, и глаза их встретились. Она спокойно, сосредоточенно смотрела на него, ничуть не смущаясь и не торопясь отвести взгляд.
Аввакум выдержал ее взгляд и сам загляделся на нее так же спокойно и сосредоточенно, но впервые в жизни не сделал никаких выводов из своих наблюдений. Счетная машина, которая всегда без осечки реагировала своими колесиками на внешние восприятия,
— А вы нас проводите домой? — спросила Ирина, не спуская с него глаз.
В счетной машине промелькнула искорка жизни.
— Конечно, — сказал Аввакум, — непременно провожу — А сам подумал: «Что на это скажет доктор?»
Ужин прошел весело. Я растолковывал Христине Чавовой сложность лечения куриной чумы, доктор жарил рыбу, а Ирина с Аввакумом накрывали на стол. Руки их иногда встречались, и тогда они виновато поглядывали на сияющего от счастья доктора. Когда мы сели за стол, Ирина стала очень любезной с доктором и даже ласковой; касалась его плечом, подливала вина, а про Аввакума совсем забыла.
К одиннадцати часам доктор стал позевывать, потом, облокотясь на стол, задремал.
Мы поспешили распрощаться и вышли на улицу.
Светила луна. Мы с Христиной Чавовой шли впереди и оживленно разговаривали об овечьих глистах. Ирина молчала. Аввакум гоже был не в духе — уж чересчур любезно держалась Ирина со своим начальником. Когда мы стали прощаться, она слегка кивнула мне головой и мило улыбнулась Аввакуму грустной, немного виноватой улыбкой. Стояла тихая, светлая ночь.
Так состоялось знакомство Аввакума с доктором Петром Тошковым, начальником отдела снабжения лекарствами, и с его темноволосой секретаршей Ириной Теофиловой.
Ирина работала секретарем отдела снабжения лекарствами, а в свободное время много читала — готовилась к конкурсным экзаменам в аспирантуру при университете.
Было что-то необычное, противоречивое в ее жизни и поведении, и это не скрылось от Аввакума. В обществе доктора она старалась всячески угождать ему, терпеливо сносила его грубые шутки, позволяла подолгу держать себя за руку, часто и громко смеялась. Но стоило ей остаться наедине с Аввакумом, как при одном лишь упоминании о докторе ее коробило и в глазах вспыхивали злые огоньки.
А к заведующему складом отдела снабжения лекарствами, красавцу Венцеславу Рашкову, любимцу Петра Тошкова, Ирина относилась подчеркнуто грубо, с расчетливой жестокостью и не упускала случая унизить его и высмеять, особенно на людях. Бедняга был не очень начитан, и она нередко разыгрывала его. Спросит например: «Венцеслав, что ты Думаешь о Бернарде Шоу? Ведь это величайший французский писатель, не правда ли?» А когда Венцеслав кивнет утвердительно головой, спросит; «Ты читал его роман «Три мушкетера?»
— Как будто читал когда-то, — бормочет Венцеслав. А Ирина хохочет весело, до слез.
Но бывали дни, когда она после работы брала его под руку и уводила на далекие прогулки. Они уезжали на автобусе к Витоше или же бродили по полям близ Драгалевцев.
После первой встречи у доктора последовали другие. Ирина стала особенно ласковой к Аввакуму, шепталась с ним, клала голову на плечо и всем видом показывала, что не будет противиться, если он поцелует ее. А он, стремясь к ней всей душой, продолжал разыгрывать платоническую дружбу, помня, что дал доктору честное слово не отбивать возлюбленную. Трудно давалась ему эта бессмысленная игра, но он, стиснув зубы, продолжал строить из себя романтического Сирано.
Если бы Аввакум подверг привычному анализу лишь несколько слов и поступков Ирины, он разгадал бы многие черты ее характера и многие подробности ее жизни Но осталось бы и следа от ее «необычности» и романтичности, и вся ее загадочность исчезла бы вмиг так же внезапно, как внезапно пришла любовь.
Но Аввакуму не хотелось ни анализировать, ни изучать. Небо казалось ему более лазурным, звезды ярче, а интегральные уравнения увлекательнее, чем когда либо раньше Он стал чаще улыбаться, склонившись над терракотовыми черенками и уже не засиживался, как прежде, в мастерской. Оказавшись за городом и почувствовав дуновение теплого ветерка, он уже не отмечал про себя «юго-юго-восточный», а становился лицом к нему и. закрыв глаза, прислушивался к его песне, словно слышал ее впервые.
Мы часто совершали прогулки по окрестностям Софии, а иногда прихватывали с собой Христину Чавову и Венцеслава Рашкова.
Мне лично больше всего нравилось, когда Ирина с Венцеславом уходили на футбольный матч — оба были отчаянные болельщики. Когда Петр Тошков ловил рыбу и молчал, Аввакум тоже молчал, зато нам с Христиной было очень весело. Никогда мне не удавалось наловить столько бабочек, как в те солнечные дни…
Теперь все это в прошлом. Когда вспоминаю те тихие, беззаботные часы, мне почему-то приходит на память эпиграф Тургенева к его повести «Вешние воды»:
Веселые годы, Счастливые дни — Как вешние воды, Промчались они!Вот, кажется, и пришла мне пора ретироваться со страниц рассказа. Ведь я как-никак ветеринарный врач и детективные истории не в моем вкусе. Я предпочитаю луга вокруг Видлы. Тем более что проблемы пастбищного выпаса кооперативного скота представляют для меня куда больший интерес.
5
Двадцать седьмою августа около девяти часов утра Смолянское окружное управление передало короткую радиограмму. Через несколько минут полковник Манов, начальник контрразведывательною отдела госбезопасности, уже читал расшифровку:
«Вакцина, отправленная Центром, не оказывает действия. На сегодняшний день весь пограничный район от Доспата до Смоляна на тридцать километров в глубину охвачен ящуром. Бедствие быстро распространяется на север. Вирус сохраняет свою стойкость. Положение угрожающее».
Полковник еще раз прочитал радиограмму, подчеркнул красным карандашом слова: «Вакцина, отправленная Центром, не оказывает действия», долго раздумывал, облокотившись на стол. Потом встал и прошелся по кабинету, нервно покусывая губы и хмуря брови.