Приключения Бена Ганна
Шрифт:
Он протянул мне склянку с какой-то жидкостью, пахнущей камфарой.
– Что это? – спросил я.
– Это поможет тебе прикинуться больным, – объяснил Ник. – А на самом деле, кроме пользы, ничего не будет, положись на меня!
По правде говоря, я был только рад, что мне не надо оставаться на острове в обществе Флинта, да и секрет тайника давил бы на мою душу тяжелее, чем десять пушечных ядер. Однако я видел, что они готовят какой-то подвох, и беспокоился за Ника.
– Когда тебя увидят на борту, Джон скажет, что ты захворал и в последнюю минуту я заменил тебя, – добавил он. – Так что на этот счет не беспокойся. Им один черт, кто останется на берегу, – ты или я.
Разговор был исчерпан, я сделал добрый глоток из склянки и вернул ее Нику. Сильверу не терпелось сесть в гичку, причаленную к берегу поодаль, и он поторопил нас.
– Ладно, идет, только держите наготове пистолеты и кинжал, – предупредил я Ника.
Он усмехнулся и протянул мне руку.
– Мы с тобой не раз в переделках бывали, Бен, – сказал он.
Это были последние слова, которые мне довелось услышать от Ника.
...Мы вернулись на судно без происшествий. Все было готово для выхода в море, и буканьеры лежали вповалку на палубе, забывшись в пьяном сне. Только вахтенные бодрствовали в ожидании отлива, да на корме виднелась коренастая фигура Билли Бонса. Я спрашивал себя, можно ли положиться на Сильвера и разделяет ли Билли его подозрения относительно Флинта. Во всяком случае Бонс, увидев меня, ничего не сказал, а через два часа всю команду вызвали поднимать якоря, и вскоре «Морж» уже вошел в пролив и лег на курс норд-вест, оставив Фок-мачту с левого борта.
Не знаю, что за снадобье дал мне Ник, но, видно, в нем было примешано снотворное: весь этот день, да и последующий тоже, меня одолевал сон, и все решили, что у меня болотная лихорадка, а то и что-нибудь похуже.
Стояла жаркая погода, почти без ветра, и команде не было покоя: мы все время лавировали в двух-трех милях от берега, чтобы не терять из виду Подзорную Трубу.
Утром пятого дня, когда мы подошли поближе, на полуюте вдруг раздался громкий крик, и тотчас палуба загудела от топота ног.
Я уже почти оправился и спросил одного из пиратов, в чем дело. Он ответил, что замечен сигнал Флинта, и показал на тонкий столб дыма, поднимавшийся со склонов Бизань-мачты, на западном берегу Южной бухты.
Мы вошли в бухту через пролив между Островом Скелета и Буксирной Головой и бросили якорь на глубине четырех саженей.
Вся команда ринулась к левому больверку, и поднялся невообразимый шум. Из-за своего малого роста я не видел берега, но зато услышал голос Израэля:
– Гром и молния, это Флинт, и он один!
Этих слов было достаточно, чтобы я бросился к вантам бизань-мачты. Поднявшись по ним выше больверка, я убедился, что Израэль прав. Флинт – без своей треуголки, голова обмотана голубым шарфом – медленно греб к судну. Он был один, и когда лодка приблизилась, стало видно, что наш капитан сам на себя не похож и едва управляется с веслами.
– Эгей! – окликнул его Пью. – Где остальные, капитан?
Флинт придержал правое весло, подвел лодку к борту «Моржа», схватил конец, брошенный ему Андерсоном, и привязал за фалинь.
Затем он поднял голову, и мы увидели, что лицо его еще страшнее обычного: бледное как мел, щеки провалились, воспаленные глаза горят, будто угли, в глубоких глазницах. Словно взяли череп и обтянули коричневой кожей.
– Остальные? – прорычал Флинт. – Остальные отдали концы, черт бы побрал эту вероломную сволочь!
Поднимаясь по трапу, он едва не сорвался; пришлось Андерсону спуститься и чуть ли не на руках втащить его на борт.
Когда Флинт ступил на палубу, стояла мертвая тишина. Команда таращилась на него, и он в ответ уставился на нас, обнажив желтые зубы в волчьем оскале.
– Ну, – сказал он наконец, – кто-нибудь жаждет присоединиться к ним? Правая рука Флинта потянулась к одному из четырех пистолетов,
висевших у него на поясе.
Никто не двинулся с места, все молча смотрели на ужасное, зловещее лицо капитана.
– Вы, кажется, ранены! – крикнул вдруг Билли с полуюта.
Он не добавил «капитан», и мне почудилось, что его голос, и без того хриплый, прозвучал еще грубее обычного.
– Так точно, – медленно ответил Флинт, – я ранен, и сделал это подлец-костоправ, когда я разделался с остальными, чтобы они не разделалиь со мной! Кто это все придумал? Уж я дознаюсь! Кто...
Флинт не договорил. Внезапно он пошатнулся и со всего роста рухнул на палубу. При этом шарф слетел с его головы, и обнажилась длинная рана, похожая на след от плети. Редкие волосы от левого виска к затылку слиплись от крови. Мало кто пережил бы такую рану, и Флинт только чудом остался жив.
– Вот тебе раз, – произнес как всегда невозмутимый Сильвер, – Флинт с раскроенным черепом, а остальная шестерка в земле сырой! А ну-ка, помогите отнести его в каюту. Если он сыграет в ящик, мы все останемся на бобах – сам черт не скажет нам, где тайник!
Вряд ли когда-нибудь на борту «Моржа» так бережно обращались с раненым. Флинта снесли вниз, рану промыли, потом сняли с капитана грязную одежду и уложили его на койку. Двести нянек суетились вокруг него, наперебой предлагая свои способы лечения. В конце концов вмешались Сильвер и Бонс. Израэль и Пью ни на шаг не отставали от них, и все четверо зорко следили друг за другом, точно коты, окружившие кошечку. По приказу Сильвера каюту освободили.
– Все будет в порядке, приятели, за капитана не тревожьтесь! Предоставьте это дело мне, и дайте ему покой!